В атмосфере любви - [18]

— Даже если ты при этом обрекаешь себя на новые неудачи?

Гвин со стоном воздела руки к небу.

— Я всегда знала, что это будет нелегко. Я так же реалистична, как и ты. Но я не готова бросить все после всего лишь двух лет…

— Гвин, посмотри на себя. Ты похудела, ты издергана, угнетена. Ты несчастна…

— Со мной все в порядке, Алек.

— Нет, не в порядке. Мне больно видеть, как ты страдаешь.

— Это жизнь, Алек, и я справлюсь, понимаешь? Мне нужно только раздобыть немного денег. И если ты поможешь мне в этом, буду признательна. Но не надо меня опекать, как ребенка!

— Когда ты перестанешь быть такой упрямой? — Он схватил ее за плечи, сильнее, чем намеревался. — В тебе говорит только твое раздутое самолюбие, вскормленное твоей бабушкой и этой сумасшедшей учительницей, которая преподавала в твоем классе драму.

Алек стремился заставить ее посмотреть наконец фактам в лицо, он не хотел ее обидеть. Но ее глаза сказали ему, что он сделал именно это. Он отпустил ее плечи и уронил руки.

— Черт, Гвин, прости…

Но она уже была у дверей.

— Прости? Ты думаешь, я настолько глупа, что поверю в искренность твоих извинений? — Она накинула на плечи пончо. — Или настолько юна? Так вот, я стала взрослой несколько лет назад, если ты не заметил этого. Я не ребенок, Алек. — Она хотела сказать что-то еще, но только покачала головой и, водрузив на голову шляпу, пробормотала: — Зачем я зря трачу слова?

Гвин открыла дверь, впустив в дом облачко снега, и обернулась на пороге.

— Что случилось с тобой, Алек Уэйнрайт? Когда-то ты тоже умел мечтать. Совершал безумные поступки. Ты был другим. — Ответа не последовало, и Гвин со вздохом сказала: — Вообще-то, я пришла, чтобы пригласить тебя на ужин. Решила, что раз нас так мало, то неплохо собрать всех вместе за столом. Глупая идея, правда?

Дверь с грохотом захлопнулась за ней, оставив шлейф холодного воздуха. Алек поежился, потом схватил со стола журнал и запустил его через всю комнату, вынудив кошку поспешно скрыться в спальне.

ГЛАВА 4

Когда Гвин вернулась в дом, ужин был уже готов. Это было не слишком веселое мероприятие. Поппи, хотя и в чистой одежде, ворчал и дулся, Мэгги шипела на него, сама Гвин мечтала оказаться где-нибудь на другой планете, а сестры Ньюман обменивались удивленными взглядами.

Сейчас, час спустя после ужина, Поппи удалился в свою комнату, Мэгги настояла на том, чтобы самой убрать со стола, и оставила Гвин в продуваемом сквозняками холле с двумя пожилыми дамами, которых она за глаза называла «девочками». Одна из них — то ли Мирта, то ли Виола — была поглощена каким-то романом, тогда как другая — то ли Виола, то ли Мирта — вязала крючком детское одеяльце с такой сосредоточенностью, будто в соседней комнате должен был вот-вот появиться на свет ребенок, которого не во что будет завернуть.

Неподвижно стоя у окна, Гвин смотрела на падающий снег. Глаза пощипывало, но она сказала себе, что это от пыли.

О да, она доказала, что она взрослая, разве не так? Гвин не могла припомнить, чтобы они с Алеком ссорились раньше. И он никогда раньше не выказывал недовольства ее выбором карьеры. Да, он действительно не видел ее на сцене, но в последние годы их пути редко пересекались. Алек всегда был ее союзником. А теперь она обнаружила, что не может рассчитывать на него, и это было неожиданным ударом.

Ну что ж, теперь она должна полагаться только на себя. Как и положено взрослому человеку…

— Мэгги говорила, что вы были в Нью-Йорке, пытались сделать сценическую карьеру, — начала разговор та из двойняшек, что вязала крючком, примостившись в углу маленького диванчика.

Гвин следовало знать, что ее никогда не оставят в покое. Конечно, она могла пойти в свою комнату, но не пошла. Алек всегда говорил, что она упряма.

Она заставила себя повернуться к дребезжащему старческому голосу — Виолы? — и, изобразив на лице улыбку, сказала:

— Да, это так.

— Мы всегда хотели жить в Нью-Йорке. — Женщина отложила в сторону моток желтой пряжи и взяла бледно-голубой, почти такого же оттенка, как ее волосы. Худая узловатая рука поправила на плече белый кардиган, и крючок снова замелькал со скоростью молнии.

— Вы когда-нибудь были там? — спросила Гвин, изучая трещину в спинке стоящего рядом кресла.

— Очень давно. Когда-то наш брат жил там, рядом с Колумбийским университетом. Его сын — наш племянник, зачем-то уточнила она — все еще живет там.

— Нет, не живет, — раздался такой же голос из кресла напротив дивана, и такая же узловатая рука, правда, со щегольским маникюром, перевернула страницу.

— Почему это, Мирта?

Гвин отметила для себя, что у Мирты волосы цвета ржавчины, а у Виолы голубые.

— Разве ты не помнишь, что Брайан теперь живет в Бостоне, а не на Манхэттене? Он только изредка ездит в Нью-Йорк по делам. Когда он не в Лос-Анджелесе. И не в Европе.

— Нет, Мирта, — сказала Виола, решительно покачав головой. — Я помню, что в своем последнем письме на Рождество он писал, что вернулся в Нью-Йорк, а в Бостон приехал только на праздники. Его жена из Бостона, из богатого ирландского клана, — сказала она с улыбкой, снова обращаясь к Гвин.

Сеть морщинок паутиной покрывала ее лицо. Так же, как и лицо ее сестры.