В аду Сталинграда. Кровавый кошмар Вермахта - [33]

На следующий день батальон принял молодой гауптман из дивизионной моторизованной артиллерии, мы его не знали. Когда я возвращался обратно на мой командный пункт после первой встречи с ним, мне в руку попал снарядный осколок. Я надеялся на хейматшус (ранение, служащее основанием для отправки домой), но это была лишь царапина. Мне даже не пришлось идти к медику.

Новый гауптман был приятным парнем, ровным в общении и дружелюбным, хотя, возможно, слегка наивным. Когда он вскоре посетил меня на моем чудесном КП, он пожаловался на то, что голоден, и без смущения попросил что-нибудь на завтрак к той порции водки, что я ему предложил. Я был ошеломлен: хотя в обычных обстоятельствах это было вполне в порядке вещей, в окружении, где все голодали, об этом не могло идти и речи. Из ниши у своего спального места я достал ему кусок колбасы и кусок хлеба и приказал вестовому накрыть нам стол. Этого было немного. Гауптман быстро и со здоровым аппетитом все это съел, и, когда мы выпили еще немного водки, он спросил, почему я не ел с ним.

«Вы едите мою дневную пайку — и что после этого есть мне?» — был мой довольно невежливый ответ.

На второй батарее не было гостевых пайков. По дипломатическим причинам я в любом случае не мог есть с ним. Солдаты ждали, чем закончится дело. Наш новый командир не был грубияном. Он никак не отреагировал и доел то, что перед ним лежало. Мы немного поговорили о том о сем и расстались в довольно хорошем расположении духа. Той же ночью связной принес от него немного еды — ровно столько, сколько он съел утром. С тех пор он никогда не ел на батареях, ранее принимавших его со всем гостеприимством. Мои профессиональные отношения с ним из-за этого инцидента не пострадали. Он был хорошим парнем, просто не всегда думал как следует.

Почта еще работала. Я писал письма много и часто и получал письма из дома. Неожиданно на батарее начались волнения. До сих пор шли разговоры о прорыве. Эту идею обсуждали с самого начала окружения, когда я был еще в отпуске. Тогда у прорыва были хорошие шансы на успех, но теперь мы были усталыми, голодными и измотанными, и у нас не было горючего и боеприпасов.

И все же оставался некоторый стимул. На батарею пришли три грузовика «Шкода» и два трехосных грузовика «Татра». Эти грузовики были нужны для перевозки пушек, боеприпасов, полевой кухни и самого необходимого оборудования связи. Мы даже получили с ними немного снарядов, так что теперь было по 40 снарядов на орудие. Больше доставки снарядов не предвиделось. Сто шестьдесят снарядов было лучше, чем ничего, но с таким количеством Сталинград не завоюешь. У нас было следующее правило: по проверенным на практике наставлениям, на подавление вражеской батареи было нужно 120 снарядов, и вдвое больше — для полного уничтожения. Могли несколько лишних снарядов оправдать существование нашей 2-й батареи? Первую уже расформировали и отправили в пехоту, развернув вдоль Волги. Оттуда забрали настоящую пехоту и отправили в степь. Заполнение прорех на передовой началось давно, но смешивание разных родов войск и разного оружия скорее ослабляло нашу способность к сопротивлению, чем усиливало. Когда дойдет до боя, нужны надежные соседи, которые не бросят тебя.

Напряженная подготовка к прорыву вновь подняла наши надежды. Командир нашего корпуса, генерал фон Зейдлиц, считался душой идеи прорыва, а вот Паулюс все колебался. Находились даже такие, что заявляли, что Паулюс больше не в котле. Во всяком случае, его никто не видел. При попытке прорыва, на этом все сходились, потери будут высоки. И все же это было лучше, чем ждать у моря погоды в этом чертовом окружении. Прорыв высвободит невиданную энергию и будет осуществлен во что бы то ни стало. Теоретически нас ждала удача. Но до того, как он должен был состояться, все солдаты, без которых можно было обойтись, были собраны и отправлены на западный край окружения, заткнуть дыры в степной обороне, где русские непрерывно нащупывали бреши в линии фронта.

Нашу 71-ю пехотную дивизию предложили на завидную роль «заместителей героев», поскольку она располагалась на сравнительно спокойных позициях у Волги и не проявила ни малейших следов распада. Даже снабжение в дивизии было лучше, чем у других. У нас был доступ к большому элеватору и, как у части на конной тяге, у нас была возможность время от времени забивать по лошади, когда уже некуда было деваться от голода.

Всех выпускников средней школы выдвинули кандидатами в офицеры резерва, но так никуда и не отправили. Сама логика этой схемы была сомнительна. Способность этих людей вести за собой солдат даже не проверялась. Те, кто занимал важную должность, оставался в своих частях, В конце концов, люди со средним образованием просто растворились в общем хаосе. Какой от них был толк, когда все способные держать оружие были нужны для прорыва?

Импровизированные «пожарные части» нужно было везти в степь на грузовиках. Пеший марш был слишком изнурителен для истощенных людей, и их бы надолго не хватило. И вот мои грузовики исчезли и не вернулись, хотя вернулось несколько выживших. Они были контужены и замерзли до полусмерти. При том, что этих солдат — совершенно неопытных в роли пехоты — ничему не обучили и даже не объяснили задачу, их вывезли прямо в степь. По дороге головной грузовик был подбит русским штурмовиком. Идущий следом поймал снаряд танковой пушки.