В аду говорят по-русски - [104]

Еще я отметил множество следов попаданий на каждом танке, включая и мой. Русские до сих пор брали числом и умением, а не калибром.

Удивительно, но иваны почти перестали использовать авиацию. С чем это связано, я не понимал, но это было хорошим знаком. Я поежился, вспомнив, как несколько дней назад русские самолеты утюжили нас на поле.

Я брел, погруженный в свои мысли, как вдруг меня кто–то окликнул.

— Пауль? Пауль Беккерт!

Вздрогнув, я обернулся. Передо мной стоял Руди Винтерманн, вместе с которым мы были на переподготовке, где изучали «тигры».

— Вот так встреча! — обрадовался я.

Руди воевал на «тигре» в 3–й танковой дивизии СС «Тотенкопф». Невысокий, худощавый, с прилизанными волосами, он всегда был пижоном и сейчас не изменил своим привычкам. На нем был надет чистый мундир, на петлице красовался знак гауптшарфюрера СС, начищенные сапоги сверкали. Только лицо выдавало, насколько он устал — щеки ввалились, глаза лихорадочно блестели. По сравнению с ним я выглядел босяком, выброшенным на помойку. Руди попытался меня обнять, но я отстранился.

— Ты какими судьбами тут? — поинтересовался он.

— Подбили нашего «тигра», — вздохнул я.

— Мой тоже в ремонте. Эти свиньи совсем работать разучились, — негодующе проворчал Винтерманн. — Я им сейчас устрою взбучку! Ты знаешь, через что мы прошли?! А?!

— Думаю, Руди, мы все через это прошли, — ответил я.

— Да–да, извини. Нервы расшатались. Пойдем, присядем, потолкуем? Ты ведь не торопишься?

— До завтра свободен, — улыбнулся я. — Пошли.

Мы расположились в небольшом скверике, чудом уцелевшем после боевых действий. Винтерманн, прежде чем присесть, критически осмотрел лавочку и провел по дереву пальцем.

— А ты неплохо выглядишь, — сказал я.

— Да, — оглядел он себя, — пришлось надеть новенькую форму. Все остальное пришло в негодность.

— И где тебя?

— Под Прохоровкой, — ответил он и задумался, уставившись в одну точку.

— Говорят, там были серьезные бои? — поинтересовался я.

— Да уж, — отвлекся от размышлений Винтерманн, — до сих пор поверить не могу в свою удачу, что жив и сижу на лавочке в компании старого приятеля. Выпьешь?

— Не откажусь.

— У меня есть отменный коньяк, — Руди покопался в кармане куртки, извлек и протянул мне узкую, но достаточно вместительную флягу с выгравированной аббревиатурой «СС» на боку. — Отметим встречу!

— Прозит, — я сделал большой глоток и передал флягу ему.

Он отсалютовал мне и тоже приложился к горлышку. Мы закурили.

— Что там произошло? — поинтересовался я.

— Там был полный кошмар! — воскликнул Винтерманн. — Угробили столько техники и народу, а все впустую!

— Как это? — изумился я.

— Ты вообще ничего не знаешь? — удивился Руди.

— Вроде того, — вздохнул я.

— Русские планировали масштабное наступление в районе Прохоровки — у командования были точные данные разведки. Решили опередить их. Ночью подтянули резервы, никто не спал. Мы выступили на рассвете и пересекли эту чертову реку, как ее там? Вспомнил — Плес! Чертовы русские названия… Ты представляешь — грунт раскис совсем, а нам надо свои пятидесятишеститонные махины по берегу наверх поднять! Ну мы и намучились там! Понтоны навели, а все равно не перебраться. «Лейбштандарт» и «Дас Рейх» уже на позициях, в бой ввязались, а мы топчемся на месте. Полдня на переправу убили.

Иваны встретили нас весьма сурово, хотя их предварительно причесали хорошенько огнем. Там было до хера артиллерии, за каждым кустом сидело по русскому. Ну и молотилка же началась!

Винтерманн сделал последнюю затяжку и щелчком направил горящий окурок вдаль, следя за его полетом. Он замолчал.

— И? — поторопил я его.

— Мы целый день в танке тряслись по полям. Дым во все стороны. Ни черта не видно. Ад кромешный. Русские навстречу двинулись. Через какое–то время все перемешалось, где — наши, где — русские? В эфире шум и гвалт, крики истошные, ничего не разобрать. Своих опознать можно было только по силуэтам танков. Я кричу наводчику: «Бей бронебойным!» Мы жахнули по «тридцатьчетверке», а это свои на трофейном танке. Креста–то на нем я и не увидел. Представляешь?!

— Да уж, та еще ситуация, — покачал я головой.

— Что ты… Представь себе — все в огне, ни черта не разобрать. Двое суток непрерывных боев. И продвинулись всего километров на пять–шесть. Я глаз не сомкнул. Танки разлетались в щепки. На моих глазах, представь, T–IV развалился на части от прямого попадания. Все вокруг в кашу. Мы столько народу на гусеницы намотали, и своих, и русских, страшно представить. До сих пор перед глазами жутчайшая картина стоит.

Руди взял флягу и, запрокинув голову, присосался к горлышку. Глотнув спиртного, он долго сидел, вращая глазами, и никак не мог отдышаться.

— А подбили тебя как? — спросил я.

— Банально, — пожал плечами Винтерманн. — Сели на мину, кругом иваны, наша доблестная пехота отстает… Снаряды рвутся, мы отстреливаемся… Наводчику взрывом руку оторвало… Они по двигателю из противотанкового ружья…

Руди запнулся и умолк, изменившись в лице. Он сидел рядом со мной, крепко сжимая флягу, и по его щекам текли слезы. Я таким его еще не видел и не мог поверить, что заносчивый холеный чистоплюй в чине гауптшарфюрера СС подвержен чувствам. Они всегда их тщательно скрывали, считая себя белой костью, людьми высшей расы, этакими рыцарями, сверхчеловеками.