Узют-каны - [72]

– Да пошёл ты! Последнее дело угрожать инвалидам…

– Что?! – через стол Иван схватил Спортсмена за грудки. – Что ты сказал, ЗАСРАНЕЦ!

Спортсмен вырывался и замахнулся для удара пустой бутылкой. Молчун вовремя подхватил его под локти и предотвратил удар, но словесный поток остановить был не волен. Балагур пытался удержать Командира, пока тому высказывали, что думают о нём и его матери. Это могло показаться смешным: маленький толстячок хватается за гиганта, приговаривая:

– Хватит, ну хватит.

– Да вы что, совсем сбрендели?! – не выдержала Маруся. – Только что за дружбу пили и… – повернувшись к ошалевшему Сашке, заметила. – Вот смотри, Шурик, что водка с народом делает!

– Ну будет, будет, – журил Балагур.

Сверля друг друга глазами, соперники разошлись. Спортсмен отшвырнул пустую бутылку и выругался напоследок:

– Свинья, она и в Африке…

– Прекрати! – рассердилась Маруся.

Уже из закутка, как ни в чём не бывало, Бортовский гаркнул:

– На сбор кроватей уже пятьдесят пять минут. Иначе будете спать на полу. Вопросы есть?

26

…Угрюмый, неподвижный, полусонный

Знакомый лес был странен для меня.

А. Блок

Через реку Маруся переправлялась одной из последних. Первым по тросу укатил Спортсмен, за ним грузно и осторожно последовал Иван, а теперь она, улыбаясь, наблюдала как болтался в воздухе Шурик, брыкаясь худосочными ногами. Но улыбка трогала только губы.

Что-то беспокоило её. То ли Молчун, куривший рядом – невольно обдувая дымом, то ли ошеломляющая мощь тайги. Она затянулась последний раз и отбросила сигарету. Чёрт возьми! День начался так удачно! Когда же появились первые признаки дискомфорта? Не тогда ли, когда Спортсмен одёрнул Командира у лодки? И ещё Шурик в старом доме… Это всё предтечи… Холодные брызги воды на лице в лодке… Не в лодке! Брызги, поднятые плывущим медведем! Именно тогда и подкралось беспокойство. Зачем они стреляли? Во что? Или в кого? Словно её уличили в чём-то постыдном, так неловко. Медведь тогда немного постоял на отмели, не доверяя и удивляясь. Он всего лишь плыл в безопасное место. Почему по нему стреляют? Безопасное? Он плыл в ОПАСНОЕ место! И знал это! Не мог не знать. И было ещё что-то в его морде самодовольное, говорящее: «УБИРАЙСЯ!» Что-то от лисы, ожидающей смерти. Да нет же, просто показалось, просто она немного свихнулась. Если она не полная дура, то тогда… мир сместился, перевернулся и поехал подобно пресловутой крыше. Тишина! Гнетущая, тупая, как скука и безысходность. Не поют птицы, кузнечики, как утром, не стрекочут, деревья не качают ветками, листва не шумит. Небо прояснилось, по идее лес сейчас должен звучать, как оркестр, выстреливая птичьим гомоном и порывами ветра. Нечего делать медведю в таком затишье. ОН ПЛЫЛ НЕПРАВИЛЬНО! НЕ ТУДА! Даже на кладбище бывает веселее…

– ВОТ ИМЕННО. КЛАДБИЩЕ. ТС-С, – шепнули на ухо.

Маруся вздрогнула и повернула голову, осторожно, словно боясь пораниться, понимая, что её взору предстанет нечто ужасное, подобное оскаленной лисьей морде в глазах Барса. Справа сидел Молчун, Балагур цеплялся к тросу, а слева никого НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. Она ошиблась. Рядом сидел Андрюха Вращенко и, прижимая палец к губам, делал ей таинственные знаки. Что-то не так было с его губами, они кривлялись, гримасничали, напоминая марионетку на огромной и пустой арене лица, которое могло посоперничать в бледности с луной. Неестественно алые губы дёргались, шепча:

– НЕ ПОРА ЛИ ТЕБЕ, МАХА, УБРАТЬСЯ? ЧТО ТЕБЕ ДЕЛАТЬ НА КЛАДБИЩЕ? А МЫ ВСЁ-ВСЁ ПРО ТЕБЯ ЗНАЕМ, – лицо приблизилось и стало темнеть. Запахло гарью. Ткань одежды расползлась, обугливаясь.

– Ущипни меня! – крикнула Маруся, прижимаясь к Молчуну, не в силах отвести глаз от уже полностью почерневшей фигуры.

Балагур обернулся и засмеялся:

– Странная просьба. Но конкретная. Ты кого просишь: меня или молчальника?

«Неужели они не видят?!» – Маруся удивилась весёлому выражению лица толстяка и переметнулась к Молчуну.

Тот оторопело смотрел на разваливающегося призрака, приоткрыв от удивления рот. Но он видел Нину, свою экс-благоверную. Она сидела рядом с Марусей на корточках, в цветастом домашнем халате и говорила, покачиваясь:

– ИЗ-ЗА ТЕБЯ… ВСЁ ИЗ-ЗА ТЕБЯ… ВЕРНИСЬ И ЕЩЁ УСПЕЕШЬ… ВЕДЬ ТАМ ЖИЛИ ТВОИ РОДИТЕЛИ… ИЗ-ЗА ТЕБЯ…

– И ты меня ущипни, – он обжёг ухо девушке своим дыханием и хрипом.

Вцепившись друг в друга, они ущипнули. Насколько и куда удачно получилось у Маруси, но пальцы афганца схватили её прямо под правым соском, что было очень болезненно, но и достаточно эффективно. Призрак растаял, рассеиваясь с дымом. А для Молчуна исчезла Нина.

Подбоченясь, Балагур рассматривал их, не понимая смеяться или бежать куда-нибудь сломя голову:

– Да что с вами? У вас на лицах девятьсот дней блокады написано.

Расцепившись, парочка уставилась на него, словно на невесть откуда взявшегося бегемота.

– Ты что-нибудь видел? – сипнул Молчун.

– Видел. Вернулся Кома… товарищ лейтенант Иван Николаевич и заставил разбирать кровати и стаскивать их обратно.

– Эй! Чего там у вас? – гаркнуло с того берега.

– Ну вот, вспомни дурака, он и окликнет, – Балагур оттолкнулся ногами от земли и, покачиваясь, поплыл по воздуху, вцепившись в страховочные пояса: