Узют-каны - [54]

Уже засыпая, Маруся видела тяжёлые тучи над Спящим Драконом, разрывы между ними казались пустыми глазницами и ухмыляющимся провалом рта гигантской маски Бэтмена. Руки затекли, что-то громоздкое налипло на них. Барс! Конечно, Барс! Она хочет положить его, но не знает куда – вокруг горит земля, пахнет дымом… Зевнув, Маруся отвернулась и, прижавшись спиной к тёплому боку мужчины, высвободила руку. На миг сознание ещё раз прояснилось, подсказав, что она не может видеть ни Спящего Дракона, ни горящей земли, потому что находится на сеновале на чердаке в доме старого Ачола, и затем вновь ввернуло в пучину сновидений, где всё было не так, где часть естества не принимала схемы и ждала того, что ещё не было найдено. Искорки. Любви.

19

…Но будешь ты везде случаен,

Какую дверь ни отвори

Внутри сей жизни,

Сих печалей,

И города сего внутри,

Где прожито уже немало…

М. Окунь

Вечер промелькнул, как минута. Встречая съезжающий с парома автобус, Маруся ещё не знала, сколько их – участников экспедиции, и кого по просьбе провидца Анчола она должна «привести в гости». Мужчины расквартировались быстро, и проблема отпала сама собой. Командир и Балагур ответили на приглашение дяди Коли – участкового, Шурик и Спортсмен остановились у ветхой бабки Паштук. Почему остался в одиночестве Молчун? Возможно, ему было всё равно где спать. Маруся вгляделась в хмурое, тяжёлое, словно высеченное из камня лицо. Морщины на лбу, подобно глубоким волнам, сходились и расходились над переносицей; редкие, как бы выщипанные брови, замутнённые глаза, упрямый, хищный нос с горбинкой, припухшие, слегка обвисшие над широкими скулами щёки и как бы срезанный, прямой подбородок под резко-бледными губами. Словно имеешь дело с хорошо сконструированным роботом, по ошибке наделённым невысоким ростом и жилисто-худощавым торсом.

Он сел сзади, приобняв девушку за талию. Мотоцикл взревел и покатил вдоль реки за улус, где возился со своими пчёлами старый пасечник. Маруся чувствовала широкие ладони над бёдрами и пальцы по краям живота. Ощущение близости мужских рук внезапно вытолкнуло жжение желания, поднимающегося откуда-то снизу до горла. Пасечник, как обычно, суетясь, приветствовал гостя, который, угрюмо скинув рюкзак у крыльца, прошёл в дом, молчаливый, широкий в плечах.

– Буду ближе к ночи! – крикнула Анчолу Маруся и вновь оседлала краснобёдрого «мустанга», и ещё долго колесила до свинофермы, по пастбищу и обратно через посёлок, стараясь распрямить неожиданно скрутившуюся пружину внутри…

Спортсмен, обильно подкрепившись жаренной на сале картошкой, отхрустел малосольными огурцами, допил молоко, заботливо подставленное суетливой бабкой Паштук, отрыгнул, ковыряясь в зубах спичкой, и завалился на старую, скрипучую кровать в отведённом постояльцам закутке. Сашка не расставался с измученной гитарой и, перекусив, уселся на свою, такую же скрипучую старую кровать напротив.

– Сыграл бы что-нибудь, – хмыкнул Спортсмен, перекатывая во рту спичку. – Так, чтоб душа развернулась и, сам понимаешь, свернулась.

Шурик кивнул, зажмурился, припоминая, откинул с глаз длинную тёмную чёлку, откашлялся и дал пальцам волю. Надтреснутый юношеский голосок наполнил горницу:

Я нашёл свою звезду в полях:

Жалкую, разбитую, в печали…

Перепёлки тут же закричали:

– Ты нашёл свою звезду в полях.

Я нашёл свою звезду в пруду,

Утонувшей в омуте под вечер.

И спросил я: «Как тепло сберечь нам?»

Найденную в омуте звезду.

Сердце разбивается, как звёзды —

Неподвластно вечному суду.

Бесконечно жаль, что слишком поздно

Я нашёл забытую звезду…

Аккорд оборвался, Шура поднял томно-вопрошающие глаза:

– Ну как?

– Романтик ты, Шурик, – зевнул Спортсмен. – Не звезду, а вертолёт ищем.

– А может… не вертолёт?

– Чего ещё? Золото, скажешь? – хихикнул Спортсмен.

– Возможно, – загадочно произнёс Интеллигент, но словно опомнившись, поднялся. – Пройду прогуляюсь.

– Вали, – разрешил Спортсмен и тоже прошёл на кухню.

Бабка бросила на него встревоженный взгляд. Её сморщенные, перепачканные в золе руки перебирали осколки угля в тёмном ведре.

– Печку топишь?

– Её, родную, – согласилась Паштук.

Раздумывая, чтобы ещё спросить, Спортсмен вспомнил:

– За постой платить или как?

– Уплочено, внучек. Машенька уплатила.

– Может, бабуль, дровишек наколоть?

– Надо бы – да не нужно, – отмахнулась бабка, – увакурируют, однако.

– Ничего. Вернёшься – пригодятся. Где у тебя топор?

Спортсмен колол дрова, обнажив торс. Деревяшки, высохшие за лето, расщеплялись легко, со смачным хрустом. Рядом несмело тявкал на незнакомца низкорослый пёсик на длинной цепочке. Тявкнет, присядет, высунет набок розовый язычок – Шарик, зовёт его бабка. И вправду – шарик! Вислоухий, с короткой чёрной шёрсткой, поджарый и мелколапый – не собака, недоразумение природы. Х-р-ряс-сь! Шлёп! Разлетелось полено. Чувствуя напряжение бицепсов, Спортсмен ухмылялся, смахивая со лба капельки пота. Тело так отвыкло от работы! Простой, тяжёлой и немудрёной. Что, в сущности, у него было в жизни? Беготня, мотания по красивым городам, которые не успевал рассмотреть, прыжки через скакалку и под чужую дудку? И потом: пролежалые на кровати бока в пустой и просторной, а от этого ещё более нежилой квартире? Пьяные откровения с какими-то полузабытыми школьными друзьями? Тыканье наградных кубков им в лицо? Зачем? Чтобы услышать поддельно-восхищённое прищёлкивание языком и читать сочувствие и зависть в осоловевших от водки глазах? Нафиг ему их сочувствие и восхищение с примесью брезгливости! А сами, ну чего они видели в жизни? Тот – слесарь, этот – экскаваторщик или помощник экскаватора, четвёртый – монтажник, пятый – едрит-твою-через-коромысло с личной койкой в вытрезвителе. Но было у них что-то, чего не хватало Спортсмену – определённость: твёрдая почва под ногами, семья, постоянная работа, не требующая ежесекундного анализа… Х-р-ряс-сь!