Узют-каны - [16]

– И так же вместе со всеми получите вознаграждение, идёт? – улыбнулся полковник.

– Конечно же! – рассмеялся Балагур. – «А я еду, а я еду за туманом и за запахом тайги»! Хо-хо! Договорились! Но при условии. Можно мне поставить условие?

– Я даже знаю какое, – вновь впал в уныние Костенко. – Задавайте свои вопросы. И если смогу – отвечу.

– Замечательно. Просто превосходно. Первое: в какой области работал, вернее, работает академик Пантелеев?

– Биология.

– А поточнее?

– Я не учёный. Что-то там с насекомыми или с деревьями, шут его знает, – настала очередь полковника пожать плечами. – Помню, восхищался кедрами-долгожителями. Как-то похлопал этакую громадину по коре и говорит, что ему, дереву – разумеется, лет пятьсот не меньше. Вот и задумаешься о бессмертии.

– Угу, – кивнул Балагур. – Всеволод Александрович, да-да не удивляйтесь, я знаю ваше имя. И настоящее звание, между прочим – тоже. Из всего вами сказанного делаю вывод, что вы, как говорится, Ваньку валяете. Нам обоим прекрасно известно, что к деревьям и, тем более, к насекомым академик имел самое косвенное отношение. Напомнить один нашумевший случай? С тараканами? Вопрос второй – маршрут вертолёта: куда летел?

– Если примете участие в поиске, то получите информацию сами, – полковник сразу погрубел и, видимо, подумал, что Ваньку валять умеет не только он.

– И всё-таки, это был грузовой вертолёт? Спасательный? Пожарный?

– Грузовой. Это имеет значение?

– Ещё какое, Всеволод Александрович! Вот как вы объясните, например, почему в грузовом вертолёте было три человека, когда положено два – экипаж?

Полковник молчал, и пауза затягивалась, он разглядывал добродушное, почти простецкое лицо корреспондента, их глаза сверлили друг друга подобно буровым станкам. Наконец, выдавил из себя:

– Может быть, это самый главный вопрос. Если бы мы знали, почему в вертолёте оказался академик, знали бы и причину аварии, и где их искать.

– А какие могли быть причины аварии?

Костенко спас телефонный звонок, появилось лишнее время для обдумывания ответа:

– Что? Какая Маша? Какая медсестра? Ничего не могу сказать. Она не дома? Ну и что? Ничего не могу сказать. Позвоните попозже, – он бросил трубку. – Куда могла подеваться медсестра? О чём я, то бишь?

Балагур молчал, потупившись.

– Ага, – словно вспомнил Костенко и разулыбался. – В том-то и дело, что причины аварии неизвестны. Информация поступила на метеостанцию, а она сейчас в эпицентре пожара. Подробности в четыре часа, здесь.

– Всё ясно, – журналист поднялся. – А обедом кормить будут?

– Спросите у Сергея Карловича. Впрочем, тушёнку я обещаю.

– Хоть на этом спасибо, – Балагур рассмеялся и вышел.

Костенко взглянул на часы, достал сигарету, закурил, поискал глазами пепельницу и с остервенением затушил сигарету о крашеный бок сейфа. Потом закрыл глаза, откинулся в кресле и занялся медитацией – вернее, думал, что занимается. Через пятнадцать минут в кабинете возникла громоздкая фигура Бортовского: строгий костюм, тёмная повязка на раненой руке перекинута через шею:

– Разрешите?

Поскольку он вошёл бесшумно, Костенко мог бы предположить, что медитация способствовала материализации из воздуха, но не на его месте забивать голову подобными глупостями.

– Присядь, Ваня. Как рука?

– Продержусь, – Бортовский втиснулся в кресло и уставился на сейф за спиной полковника, если быть точным, майора Костенко. – Полный порядок. Когда выступать?

– В два привезут оружие, снаряжение, провиант, рации, ноутбук с модемом – что обещал. Обмундирование…

– Кто в команде?

– Попозже. А сейчас расскажи-ка мне связно, Ваня, что там всё-таки произошло на метеостанции?

8

Автобус мог сменить маршрут —

Мне всё равно. Меня не ждут.

Б. Беркович

Молчун стукнулся было к Марусе, хотел попросить мотоцикл, но её дома не оказалось, поэтому он заторопился обратно к автобусу, рассчитывая не опоздать. Но автобус всё так же стоял у входа и, как потом выяснилось, простоял ещё минут двадцать. Молчун нервничал, он уже представлял, как войдёт в квартиру, увидит эту размалёванную суку, и не дай бог ей лишний раз разинуть рот – просто придушит. Что стало с той робкой, смешливой девчонкой? Молчун вдавил себя в одно из задних кресел, ибо остальные уже были заняты не в меру говорливыми пассажирами.

– Я повторяю – это второй Чернобыль! – подвизгивал Лысый.

– Когда едем-то? – вопрошала полная женщина в коричневой олимпийке.

– Как скажут, – виновато улыбаясь, мямлил водитель.

Молчун закрыл глаза, виски пульсировали. Духота предгрозовой атмосферы проникла в автобус, вызывая потовыделение у и так разгорячённых, людей. «Как сардины в банке» – промелькнуло обыденное сравнение. Появилось ощущение, что мозг смело разделили на две части широкой стальной пластиной: во лбу словно завёлся пчелиный рой, веки налились свинцом, а затылок – онемел. Молчун не в силах открыть глаза, да и не хочет… Что стало с той девушкой, которую на выпускном вечере он, пьяный от безумной радости и неопредёленности, пригласил на танец? Школьный музыкальный коллектив исполнял из старого – из фильма «Розыгрыш». Потом они плелись в прохладной ночи, оставляя за собой здание школы, детство и юность.