Узники Тауэра - [45]

Гонца обыскали еще раз и нашли ключ к шифру, зашитый в полу его сюртука. Но удача еще не совсем отвернулась от заговорщиков. При обыске присутствовал брат лорда-управляющего, сэр Томас Кобгем, бывший товарищ Уайата. Он уловил отчаянные взгляды месье Шарля и догадался, что они значат (сэр Томас был тем понятливей, что имя его значилось в списке заговорщиков, составленном Ридольфи). Скрыть все дело не представлялось возможным, однако кое-что еще можно было поправить. Сэр Томас убедил брата отдать ему на два дня перехваченные письма, после чего, запечатав их в другой конверт, отослал их к Лесли.

Епископ Росский бросился с ними в испанское посольство с просьбой оказать ему содействие, ибо на следующий день письма вновь должны были быть в руках у лорда Кобгема. Вдвоем с посланником доном Жеро они решили заменить крамольные письма другими, так, чтобы никто не заподозрил обмана. Всю ночь они сочиняли письма об измене, которая не имела ничего общего с настоящим заговором; для пущей убедительности часть бумаг была написана шифром, найденным у месье Шарля. Приложив к письмам папскую буллу, Лесли еще до рассвета отправил подделки обратно в Дувр, а настоящие письма – к герцогу Норфолку.

Власти поддались на обман; однако месье Шарль был заточен в замке Маршальси. Лесли попытался вступить с ним в переписку, но его послание попало в руки тюремного начальства. Впрочем, молчание месье Шарля гарантировало епископу безопасность, так как письмо было зашифровано, а в самом факте переписки господина со своим слугой не было ничего преступного. И месье Шарль действительно заявил, что потерял ключ к шифру, а без него не может припомнить значение знаков. На всякий случай его перевезли в Тауэр и поместили в комнате Доброго лорда Кобгема, где месье Шарль вырезал на стене следующее поучительное предостережение: «Мудрые люди должны действовать очень осмотрительно, обсуждать то, что намерены сказать, осматривать то, что намерены взять в руки, не сходиться с людьми без разбору и в особенности не доверяться им необдуманно».

Его подвергли допросам с пытками. Месье Шарль выдержал истязания, но, не имея наклонности к мученичеству, нашел способ снестись с Лесли, прося посодействовать облегчению его участи. Лесли смертельно боялся, как бы у заключенного не развязался язык, но все, что он мог для него сделать – это послать в тюрьму мягкую постель, хорошую пищу и душеспасительные советы. Епископ заклинал месье Шарля не унывать и почаще вспоминать, каким испытаниям подвергались ради истины святые мученики.

Тем не менее, Елизавета добралась до тайны, которую скрывал месье Шарль, и не изломав ему костей. В то время в Тауэре содержался человек, на которого все его собратья по несчастью смотрели как на святого, Джон Стор, доктор канонического права. Заговорщик по натуре, он отрекся от родины и стал испанским подданным. Его захватили обманом во Фландрии, привезли в Лондон, судили и приговорили к смерти. До сих пор его спасало от виселицы лишь желание Елизаветы не пятнать кровью своего царствования.

Гуманное и остроумное средство выведать у месье Шарля истину основывалось на том, что они с доктором Стором не знали друг друга в лицо. Каждое слово обреченного на казнь доктора почиталось среди заключенных-католиков как Евангелие, и месье Шарль, подобно другим католическим арестантам, жаждал его духовного совета. Какова же была его радость, когда однажды ночью он открыл глаза и увидел у своего изголовья долговязую фигуру, назвавшуюся доктором Стором. Несмотря на предостережение, которое он сам же написал на стене своей тюрьмы, месье Шарль безоглядно поверил незнакомцу. Мнимый Стор убедил его, что королева уже знает шифр, поэтому ему надо выдать эту тайну, ставшую явью, и сделать вид, будто он желает перейти на сторону правосудия, – этим он сохранит свое тело от дальнейших мучений и, внедрившись в стан врагов, окажет услугу Марии Стюарт и церкви.

Следуя совету «святого мужа», на другой день месье Шарль выложил как на духу все, что знал. Его показания позволили увидеть обширность заговора, нити которого вели в Рим и Мадрид. Елизавета наконец отбросила мысли о милосердии. Целых двенадцать лет она не подписывала смертных приговоров, до тех пор, пока Мария Стюарт не появилась в Англии, а Папа не издал буллу об отлучении. Неудивительно, что английские поэты того времени называли свою родину «веселой Англией». Теперь начался железный век правления Елизаветы. Стор был повешен, Лесли подвергся домашнему аресту, а герцог Норфолк вновь поселился в Тауэре.

Бедняга Шарль же утешался тем, что покрывал стены башни Бошана своими изречениями: «Самый несчастный человек в мире тот, кто нетерпелив в невзгоде, ибо нас убивают не невзгоды, а наше нетерпение»; «Все обойдется для того, кто умеет ждать»; «Вздохи мои служат свидетелями моей скорби».

Но даже теперь, когда все доказательства измены Лесли были налицо, Елизавета все еще, обходилась с ним как с посланником царствующей особы (королева не признавала свержения Марии Стюарт и не принимала посланника короля Якова).

Между тем открывались все новые подробности заговора. Слуги Норфолка наговорили многое, а сам он, попав в Тауэр, досказал остальное. Томас Кобгем сознался в утайке писем, захваченных у месье Шарля. Стало известно, что таинственные цифры 30 и 40 означают Норфолка и Лесли. Советники Елизаветы ни за что не ручались, пока душа заговора – епископ Росский – будет находиться на свободе. Специалисты по государственному праву вынесли решение, что государь, который, подобно Марии Стюарт, законно отречен от престола, лишается всех прав царственной особы и что посланник, замешанный в заговоре, подобно Лесли, теряет право представительства. Епископ Росский наконец перекочевал в Тауэр, но Елизавета запретила его пытать или даже пугать пыткой.