Узник страсти - [56]

– Зачем ты это сделала?

Сила его удивления была показателем того, насколько невинны были его намерения и мала угрожающая ей опасность. Страстное желание, конечно, было, но ощущение опасности было только в ее голове, и, вполне возможно, оно подогревалось тем страхом, который вызывала ее собственная реакция на него. Тем не менее последнее, что она бы сделала, это призналась в этом самой себе.

– Мне показалось, – сказала она, подняв голову и ставя графин на место, – что нужно охладить твой пыл.

– О, разве? А как насчет твоего? – Он оглянулся вокруг и, увидев воду, оставшуюся в миске после бритья, направился к ней.

– Равель! Ты этого не сделаешь! – воскликнула она, увидев, куда он пошел. Мыльная вода с плавающей сбритой черной щетиной давно уже остыла в холодном утреннем воздухе.

– Неужели?

Он поднял миску и повернулся к ней. Его глаза заблестели, когда он, волоча за собой цепь, направился к ней. Он покрылся гусиной кожей, на которой все еще сверкали капли воды. Она прижалась к столу и вытянула вперед руку, как бы заслоняя себя от потока воды. При этом она не отрывала взгляда от мутной жидкости, мягко плескавшейся в миске с позолоченными краями.

– Ты… ты не можешь. Ты же джентльмен.

– Я думал, ты сомневаешься в этом.

– Нет, не совсем…

– Любая ложь, лишь бы только спастись.

Если бы она быстро метнулась в сторону, то успела бы добраться до двери. Но любое ее неожиданное движение могло спровоцировать немедленный потоп. Он не промахнется, она в этом не сомневалась.

– Сначала меня убедили в обратном, но сейчас я так не думаю.

То, что она сказала, было правдой, и она с удивлением обнаружила этот факт. Аня замерла, озадаченно глядя на него.

– Докажи это.

– Как? Я могу точно так же попытаться доказать, что я – леди, после того, что сделала.

Он ясно видел, что напугал ее. Она побледнела, в ее взгляде чувствовалась осторожность. Но она уже не испытывала тревоги, и он не чувствовал в ней того презрения, которое позволяло ей пренебрегать им, захватить и удерживать силой, чтобы обеспечить безопасность тех, о ком она заботится. Его жажда мщения испарилась. Он отвернулся, поставил миску с водой на пол, а затем подошел к кровати, чтобы снять со спинки черный шерстяной халат с шелковыми бордовыми отворотами, принесенный ему Марселем. Он сунул в него руки, отвернул рукава и быстрыми движениями застегнул позолоченные пуговицы.

Не оборачиваясь, он сказал через плечо:

– Некоторые вещи не требуют доказательств. Но одно я могу сказать с точностью: мой… пыл определенно остыл.

Это было что-то вроде оливковой ветви мира. Ей вдруг показалось необычайно важным сказать именно то, что надо, нечто не провоцирующее и не вызывающее, а совершенно прозаическое.

– А твой завтрак остыл. Пока ты будешь вытираться, я унесу его и прикажу подогреть.

– Ничего, – сказал он, поворачиваясь к ней и печально, но в то же время тепло улыбаясь. – Я только благодарен, что тебе под руку не попался кофейник. А что касается завтрака, я поставлю его к огню на несколько минут, и все будет в порядке.

Она облизала губы.

– Вообще-то это и мой завтрак тоже.

– Я польщен, – сухо ответил он. – Ты, конечно же, можешь поступить, как хочешь.

– Все будет в порядке, – сказала она, резко отворачиваясь, и принялась тщательно расставлять посуду на столе.

Спустя некоторое время они сели за еду. Пока кофе и булочки подогревались, они убирали в комнате: мыльная вода была вылита в помойное ведро, Анин передник поднят из угла и аккуратно свернут, лужа воды на полу высушена с помощью нескольких полотенец, кровать застлана, а стол, чтобы освободить место для завтрака, освобожден от шахмат и книг. Порядок они наводили вместе, но между ними все же сохранялась какая-то натянутость.

В полном молчании они намазывали булочки маслом и джемом. Звон ложечек в чашках, когда они размешивали сахар, показался им очень громким. Аня отхлебнула жидкость, но, поскольку ее горло тут же сжалось, она с большим усилием заставила себя беззвучно проглотить ее.

Она не могла припомнить, чтобы когда-либо была так раздражена против мужчины, или так ясно чувствовала каждое его движение, напряжение его мышц на лице, растущие на запястьях шелковистые черные волосы, изящество, силу и красоту его рук. Но ведь раньше она не держала мужчин в плену, не вступала с мужчиной в близость, не предавала его и не была предана им. Хотеть себя чувствовать комфортно рядом с Равелем значило желать слишком многого, достаточно было того, что они не ощущали больше враждебности по отношению друг к другу. Все было так, как должно было быть, и все же она не могла не желать того, чтобы эта напряженность как-нибудь ослабла.

Равель прикоснулся салфеткой ко рту, а затем положил ее на стол рядом с тарелкой. Он откинулся на стуле и сидел, вертя в пальцах чашку из севрского фарфора. Он долго рассматривал ее, слегка нахмурившись.

– Скажи мне одну вещь, – наконец начал он.

– Да?

– Почему ты здесь? Я не хочу выглядеть грубым или негостеприимным – я Бог знает как рад твоему обществу, – но все же, то, что ты будешь навещать меня, как если бы я был приглашенным гостем, – это последнее, чего я мог бы ожидать от тебя.