Узник моего желания - [19]

Только тогда он понял, что, должно быть, опять наступила ночь, ибо в маленькой комнате, в которой он находился, не было окон, и он не мог следить за ходом времени. С ее появлением он вновь оживился. Ярость, которую он испытывал, доводила его почти до сумасшествия. От резких попыток освободиться повязки сдвинулись, и стальные браслеты еще глубже впились в незажившую кожу.

Но в эту вторую ночь она была терпеливой и не пыталась дотронуться до него, пока он сам не довел себя до изнеможения. И пока он не был почти полностью готов к встрече с ней, она не подходила к кровати.

В течение этой второй ночи она навестила его трижды, так же как и на следующую ночь, будя его, если это было необходимо. Волей-неволей каждый последующий раз занимал у них все больше времени. Его тело почти пресытилось, но все же ее это не останавливало. Он полностью зависел от ее милости. Во время ласк, которыми она возбуждала его, она полностью изучила его тело, но особенно ее интересовало то, что находилось у него между ног.

Ее завораживал вид его мужских достоинств. Она наклонялась к ним, дышала на них, но все же ни разу не сделала того, что обещала в первую ночь, — в этом не было необходимости. Но уже одна только мысль о том, что она могла это сделать, действовала на него так, как будто она это действительно сделала. И он ничего не мог изменить, чтобы предотвратить все это, он не мог остановить ее, не мог остановить ее взглядом или заставить испытать страх. Она пользовалась им, она иссушала его и не испытывала при этом ни малейших угрызений совести. И у нее абсолютно отсутствовала жалость.

О Боже, как он хотел отомстить ей. Весь третий день он думал только об этом. Он представлял, что бы он с ней сделал, если бы она попала к нему в руки. И подумать только, когда он впервые увидел ее, он действительно хотел оказать ей свое покровительство. Ну что ж, он сделает это, предоставив ей свою темницу. Но сначала он должен отплатить ей ее же монетой. Хотя нет, сначала нужно сбежать отсюда.

— Как ее зовут?

Впервые нарушив молчание, он обратился к Милдред с этим вопросом во время очередного кормления. Та внимательно посмотрела на него.

— Я думаю, это ни к чему. Вам не надо знать ее имени.

— Хозяйка, мои люди найдут меня, и если ты хочешь остаться в живых, когда я не оставлю камня на камне от этого места, то тебе лучше помогать мне.

У нее хватило нахальства фыркнуть в ответ на его слова:

— Когда вас поймали, вы были один.

— Ну нет, я был со своим оруженосцем Джефри. Они его убили. Ты что, не знала об этом?

В его голосе послышались такие леденящие нотки, что она испугалась его, несмотря на то что он был крепко связан. Затем ей стало весело, и она с усмешкой спросила:

— А разве вы рыцарь? Сюда должны были привести крепостного. Думаете, что эти люди не понимают разницы?

Он не стал разубеждать ее.

— Мои люди были посланы вперед. И я должен был встретиться с ними на следующее утро. Ты что, думаешь, они так просто уедут без меня?

— Мне кажется, сэр, что вы рассказываете красивую сказочку. Но для чего вы это делаете? — спросила она.

— Освободи меня.

— Ловко, — она усмехнулась. — Я не буду врать. Если бы у меня даже был ключ от этих оков, я бы не воспользовалась им. По крайней мере до тех пор, пока моя госпожа не получит от вас то, что ей нужно.

Она не стала ему говорить, что Ровена уже просила ее разыскать ключ. Но до сих пор ей не везло, и она не хотела преждевременно вселять в него надежду.

Из-за того, что он вел себя беспокойно, на кормление в этот раз ушло больше времени, поэтому красные следы от кляпа побледнели. Она обратила на это внимание, когда склонилась над ним, чтобы перевязать кляп. Увидев его без этих бросающихся в глаза отметин, она похолодела.

— Боже милостивый, у вас очень жестокий вид, — произнесла она скорее для себя, чем для него. — Раньше я такого не видела.

Уоррик знал это. Именно грозный вид приводил в трепет его жен и заставлял бояться врагов. И именно поэтому эта проклятая шлюха должна держаться от него подальше. Все его черные мысли можно было прочесть в его выразительных глазах и догадаться о них по горькой складке в углу редко улыбавшихся губ. Выражение его лица сделалось еще более угрюмым, так как он понял, что она не станет помогать ему.

— Будет хорошо, если ты запомнишь… — Она закрыла ему рот кляпом, не дав возможности договорить, и с негодованием произнесла: — Ничего хорошего не получится, сэр, если вы будете запугивать меня. Я выполняю приказания своей госпожи, а не ваши. Не удивительно, что каждую ночь она уходит от вас обиженной. Для вас не составило бы большого труда обходиться с ней нежно, так как у нее нет никакого выбора, кроме как приходить сюда. Так нет же, у вас в душе одна жестокость.

Услышав эти сказанные ею на прощание слова, он впал в неописуемую ярость. Он что, должен был жалеть женщину, которая постоянно насиловала его? Он что, должен был сочувствовать ей, когда ее целью было похитить у него ребенка?

Она говорит, что рада, что ей на милость был отдан он, а не кто-нибудь другой. И почему это так? Чему она радуется? Другие женщины боялись его. Его жены… такие робкие, слабые создания. Они так и не смогли побороть свой страх перед ним, хотя он никогда не давал им повода думать, что может быть жестоким по отношению к ним. И так было с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет, и он лишился семьи и дома. Именно в тот трагический год в нем произошел перелом. Изменился его характер, и даже внешность. Тот мрак, который поселился в его душе, отразился и на его лице.