Узник комнаты страха - [17]

– Я разберусь. Обещаю.

– Хорошо. Вот, когда найдете, тогда и позвоните мне, чтобы его отдать.

– Я что же, буду звонить на аппарат, который у меня же в руках? К тому же вы, наверняка, уже завтра утром восстановите симку и поставите ее в другой телефон.

– Это правда, но аппарат надо найти. И лучше бы, чтобы он не попал в чужие руки. Это очень важно. Запомнили? Меня, кстати, Люся зовут. А вас?

– Я знаю, что вас зовут Люся. Давайте, Люся, я провожу вас до машины. Ее уже подали.

Оказывается, выходя ей навстречу, парень предусмотрительно вызвал такси. На этот раз он гораздо лучше позаботился о том, чтобы отправить ее как можно дальше от своего места обитания. Девушку это задело. Она обиделась и потеряла желание говорить с ним о чем бы то ни было.

В такси она села молча, не глядя на Талгата, не ответила даже на его любезное: «До скорой встречи, барышня». Только когда такси отъехало, она пробурчала свой домашний адрес.

Первым ее порывом после этого было позвонить Кате и узнать, что за фигня только что приключилась, и где она сама, черт возьми, шляется. Но телефон снова не нашелся. Люся сжала зубы и посмотрела в окно. Тротуар за окном превратился в бесконечную резиновую ленту, знакомые кварталы казались сейчас нереально длинными, а голос в приемнике таксиста смешно басил и тянулся, как ириска, прилипающая к зубам. После очередного бесконечно долгого поворота Люся почувствовала жуткий голод и сразу, как по злобному колдовству, чуть впереди по движению выплыли из темноты светящиеся искушающим огнем витрины ночного гастронома.

– Миленький, останови! Я выйду. Сколько я должна?

– Нет, мадам. Мне указано довезти клиента до дома. А за провоз уплачено, не беспокойтесь.

– Что за хрень! Мне хреново, мудила! Останови немедленно, а то я обрыгаю твою машину!

Таксист недоверчиво покосился, но все же притормозил около обочины.

– Я подожду.

Люся выбралась наружу. На улице было холодно. В машине было тепло. Из-за спора с таксистом они успели довольно далеко отъехать от магазина, но он все еще виднелся и манил своим вкусным, ароматным огнем. Там внутри, наверное, тоже тепло. Люся захлопнула дверь и со всех ног пустилась бежать в темноту соседнего двора. «Надо спрятаться от таксиста, а к магазину я потом вернусь» – мелькнуло у нее в мозгу.

Девушка довольно долго бежала по двору, воображая, что злой водитель с трубой от глушителя преследует ее по пятам и караулит во всех темных закутках. Наконец, она запыхалась, запарилась и остановилась. Чуть отдышавшись, Люся осмотрелась и с детским изумлением открыла для себя то, что совершенно заблудилась.

* * *

На этой дурацкой периферии не было вообще ни одной аптеки, не говоря уже о круглосуточных. Цилицкий уже час бродил и вдоль проезжих улиц, больших и поменьше, и по узким дорожкам, пересекающим дворы. Ничего! День не удался. И ночь не принесла облегчения. Он уже даже не понимал, от чего страдает больше: от жажды нырнуть обратно в тот мир, где нет жестких неуютных углов, где все гладко, красиво, комфортно – как раз так, как ему приятно, или от обиды за то, что наглый грубый мир не позволяет этой жажде удовлетвориться. Невыносимо было терпеть. Еще хуже было осознавать, что терпит он по принуждению, а не по собственному выбору.

Вера забыла шприцы. Обещала и забыла. А может быть, подозревал Виктор, она специально не взяла их, чтобы поиздеваться над ним еще больше?! Как будто ей мало было того приключения, на которое она обрекла его творческую ранимую душу! Подумать только! Она заявила, что не взяла шприцы только потому, что хотела сама в эту ночь быть его наркотиком. Да как она может сравнивать себя с нормальным трипом?!

– Нет наркотикам – нет сексу! – заявил Виктор, когда женщина уже начала раздеваться, и решительно открыл дверь, указывая ей, что она должна делать.

Конечно, было страшновато. Вера не тот человек, который легко спускает обиды и оскорбления, а предложить ей исчезнуть с глаз долой было явным оскорблением. Но желание уйти в мир лучший, чем ее похотливая плоть, было сильнее страха быть не прощенным. В конце концов, он пережил сегодня такой шок, после которого никакие громы и молнии со стороны стареющей матроны, пусть даже немыслимо богатой, уже не страшны. Мало того, что она выдернула его из любимого жилища, и даже из уютной мастерской, поселив в чужой, давно промозглой без хозяйского глаза квартире, так она вдобавок пыталась лишить его маленькой слабости – права расслабиться. А он это, между прочим, честно заслужил!

Веру надо было отправить восвояси! Только так он получал возможность спокойно пройтись по району, чтобы найти аптеку, купить шприцы и стать счастливым. Сегодня такая прогулка была еще совершенно безопасной, потому что этой ночью им пока что никто не заинтересуется. Быть счастливым, думал Виктор, лучше, чем подчиняться чужой воле. Свои собственные желания, рассуждал он, прекраснее чужих желаний. Лучше быть одному, чем удовлетворять кого-то вопреки собственному удовольствию. Чужим счастьем счастлив не будешь…

Полный отчаянья и злости из-за ожидающей его пустой мучительной ночи, Цилицкий открыл дверь подъезда. Его окутал влажный, но теплый воздух, пахнущий старой подплесневелой древесиной, сырой штукатуркой и пожелтевшими обоями, рассыпающимися прямо на стенах квартир этого подъезда. С каждым этажом ему становилось все противнее идти дальше. И он уже решил отправиться обратно к себе домой, но услышал чуть выше какое-то неловкое шевеление. Следующее, что он ощутил, были мурашки, пробежавшие у него по шее с затылка на спину. Но любопытство, коварное любопытство, которое сильнее даже инстинкта самосохранения, которое часто и приводит человека к гибели, потянуло его дальше наверх.