Узник Двенадцати провинций - [66]

Одноглазый был моим ровесником, но сложением куда крепче. Я знал, какое место он занимал в этой артели охотников на ласок. Он лучше всех ставил ловушки, был прирожденным вожаком, а в драках не имел себе равных. Отчасти из бравады, отчасти убеждая самого себя, я поклялся перед всеми, что к весне он будет бегать на двух ногах. Тряпичники, выслушав мое пророчество, серьезно закивали. Ни один из них не позволил бы себе усомниться в моих словах.

Раненого уложили на большой стол в лаборатории. Игнас крепко привязал его кожаными ремнями и заткнул рот кляпом. Из раны на голове вытекло много крови, но она меня не беспокоила. Шесть стежков – и готово дело. С ногой все обстояло куда хуже. Открытая рана и двойной перелом. Большая берцовая кость, сломавшись, пробила кожу у бедра. Кожаный Нос в таких случаях приступал к ампутации не раздумывая. Я же хотел использовать другой метод. Я прочел о нем в одной книге, которую раздобыл на рынке у аптекарей. Абрахам Стернис не был докой в хирургии, к тому же еще не отошел от нашей ссоры. Но он был нужен мне во что бы то ни стало. Теперь речь шла не о домыслах и опытах, а именно о спасении жизни. Он согласился мне ассистировать. Игнас же был счастлив вспомнить жесты, сотни раз повторенные в лазарете Железных садов. Чтобы вправить большую и малую берцовые кости, мне предстояло вскрыть и расширить рану.

Я хорошенько вымыл руки с дистиллятом розовой воды. Первым делом очистил рану от сгустков, промыл спиртом и, осматривая ее, увидел два крошечных осколка кости, один из которых засел глубоко и грозил артерии. Добраться до него было очень трудно, но мне все же удалось его извлечь. Далее – вправить сломанную кость. Остановить кровь. Сшить кожу, оставив дренаж, чтобы кровь не скапливалась в ране. Зафиксировать ногу в неподвижности. Перевязать рану и обложить ногу теплыми кирпичами.

Одноглазый несколько раз терял сознание, его пульс слабел, он был далеко за гранью боли, там, где тело становится одним обнаженным нервом, там, где никому никогда не захочется быть. Операция продолжалась два часа. Все, однако, указывало на то, что она удалась. Мой учитель, думаю, гордился бы мной. Абрахам Стернис мне улыбнулся, Игнас хлопнул меня по плечу и принялся мыть руки, весело насвистывая. Я просидел около больного всю ночь, не смыкая глаз. Утром, измученный, так и уснул у его постели.

Одноглазый не выжил. Рана воспалилась, и гангрена унесла его в считаные дни в ужасных мучениях. Саския навестила его перед самым концом. Она ушла, не сказав ни слова. Я знал, что больше никогда не смогу явиться во Вшивую крепость. Не давши слово – крепись, а давши – держись, так заведено у тряпичников, а я свое слово, как ни крути, нарушил…

Зима принесла по обыкновению в избытке сопливых носов, лихорадок и катаров всех мастей. Однако, как и в прошлом году, установившийся в Антвалсе лютый и сухой мороз больным не благоприятствовал: в принципе, они или выживали, или умирали, а от врача мало что зависело. Окутавший город белый плащ отражался в зеркале замерзших каналов, я обзавелся новыми коньками с настоящими стальными лезвиями, передвигаться из квартала в квартал стало проще. Я любил делать это ночью, с единственной целью двигаться, покрывать расстояния, и тихо скользил вдоль фасадов, глядя, как вился дымок над трубами спящих домов, словно улетали с дыханием сны их обитателей. Иногда я встречал выходивших на промысел тряпичников. Они проверяли ловушки бесшумно, с кошачьей ловкостью, добыча висела на поясе. Мы замирали, глядя друг на друга, точно звери на границах своей территории, и шли дальше каждый своей дорогой.

В одну из таких ночей я рискнул добраться до квартала корзинщиков. Мне хотелось посмотреть, стоит ли еще хижина Матиаса. Матиас, подобно многим другим, не пережил эпидемии – я узнал об этом только в самом конце лета.

Я снял коньки, чтобы пробраться через камыши, – замерзнув, их стебли стали хрупкими как стекло. Снег, покрытый коркой льда, хрустел под ногами и проседал, я увязал в нем по колено. Хижина стояла брошенная, навес обвалился под тяжестью снега. Я толкнул дверь плечом. Внутри ничего не изменилось, только опустела стена, с которой я украл карту. Я сам толком не знал, зачем пришел сюда. Воспоминание о черноволосой девушке, думаю, сыграло тут свою роль, но искал я другое. Я сел на лавку по другую сторону стола, напротив окна – именно там я застал за серьезным разговором Йера и Матиаса. Задумавшись, я вновь переживал неуспех операции Одноглазого, гнев Абрахама Стерниса, череду бед и сомнений, с которыми мне еще предстояло столкнуться. Мне вспомнились старый Браз и моя деревня в Бретани. Потом я долго сидел в потемках, оцепенев от холода, в какой-то прострации, не в силах больше думать ни о чем, и только пар от моего дыхания говорил о том, что здесь, в этой точке мира, есть кто-то живой. Я почти готов был увидеть, как замаячит мой призрак по ту сторону окна. Или толкнет дверь рыжей мордой лиса. Но вместо этого я услышал прозвучавший в тишине вопрос, от которого у меня защемило сердце: где ты, маленький знахарь?

Нигде…