Узник Двенадцати провинций - [63]

Пересдавать экзамен по медицине мне не пришлось – эшевены решили, что оказанные мной горожанам услуги дают мне полное право на звание доктора.

Йорн пригласил всю честную компанию отпраздновать это событие в «Выдохе кита». В кабак набилось больше сотни человек. Мой благодетель был в своей лучшей форме, и я вновь поразился его способности сгущать жизнь вокруг себя, заряжая ее энергией. Вероятно, в широкой груди этого малого бушевали бури, и как же отрадно было видеть, что чума не одолела его неискоренимый аппетит к жизни, как радостно было знать, что ей не удалось погасить пылавший в нем огонь.

Он разошелся не на шутку и, выражая свой восторг, так хлопнул меня по спине, что проснулась боль от засевшей под лопаткой пули, и я чуть не захлебнулся пивом. Разозлившись, я в ответ дал ему такого тычка, что едва не разбил кулак, отчего он изумленно икнул, округлив рот, и это было так потешно, что мы оба расхохотались и смеялись до слез, не в силах остановиться, еще долго.

Вообще-то все на этой гулянке лыка не вязали, слишком далеко зайдя в желании развеяться и забыться. Даже умница-разумница Силде, присоединившаяся к нам, малость перебрала. Весь вечер она пыталась заставить Даера спеть, но пибил с его неизменным духом противоречия был глух к ее уговорам и сердился, что ему мешают спать. И эта ночь, затянувшаяся до утра, обозначила для нас конец чумы и сопутствующих ей бед и горестей, не дававших нам продыху с начала весны.

Осень ознаменовалась листопадом и прибытием в город новых семей. Их лодки были нагружены до краев – тюками и мебелью, птицей и свиньями, да мало ли чем, – и каждый день царила суета на набережных, отцы семейств причаливали, глядя в бумаги, в поисках жилья, предоставленного им таможней, сыновья разгружали лодки, и все домочадцы шли по улочкам, согнувшись под тяжестью своего скарба, точно процессия мулов. Им часто предлагали свои услуги тряпичники, служили проводниками и носильщиками. Они не упускали случая потискать вновь прибывших девушек, а самые смелые успевали сорвать поцелуй, пока отцы и матери разбирались с офицерами таможни, чьи загребущие руки неизбежно приходилось подмазывать. Снова открылись рынки. Засновали суда по каналам. Возрождался город. Жизнь продолжалась.

В одно погожее утро я увидел приметную фигуру Вырви-Глаза, моего былого напарника-зубодера, который снова размахивал шляпой на рыбном рынке. У него хватило ума или предусмотрительности покинуть Антвалс в самом начале эпидемии. Мы крепко обнялись, потом он отстранил меня и, держа руки на моих плечах, рассмотрел внимательно.

– Скажи на милость, у тебя пробивается борода.

И верно, я носил теперь короткую бородку и редкие усики, одевался по моде, а Даер переселился в сумку из черного атласа на пуговицах из слоновой кости. Не говоря уже о дурачке Игнасе, которого я взял к себе в услужение: он перевозил меня на лодке, когда была надобность.

– Смотри, знахарь, будешь так щеголять – кончишь как толстяк Деметриус, – продолжал Вырви-Глаз своим сиплым голосом. – И, уж прости за прямоту, меня бы это опечалило.

Он открыл бутылку со своим убойным змеиным эликсиром, основательно к ней приложился и добавил задумчиво, словно говоря сам с собой:

– Скажу больше, мне было бы за тебя стыдно.

– Я теперь врач, милый мой Вырви-Глаз. Профессия обязывает, – ответил я в свое оправдание.

Он поднес руку к своей широкополой шляпе и коснулся перьями земли в глубоком и откровенно насмешливом поклоне:

– Слуга покорный.

Моя репутация крепла, и деньги потекли ко мне рекой. Абрахам Стернис предоставил в мое распоряжение часть своего дома, чтобы мне было где принимать пациентов, а большую часть времени я посещал больных на дому. Кое-кто в городе приписывал мне чудесные исцеления во время чумы, и я подозревал, что за этим стоит Йорн. Он уговаривал меня не опровергать эти слухи. Ну не мог он не ловчить. Неинтересно ему без этого было. И я, как ни отбрыкивался, тоже вошел во вкус. Впрочем, вкус был у всего, даже у цвета неба. Будь я птицей, нырнул бы в эту синеву, и плавал вволю, и кричал бы, чтобы услышать, как она несет мой крик далеко-далеко, за каналы, за болота, на край света…

В квартале книжных лавок я нашел переплетчика и заказал ему новую обложку для книги по анатомии, роскошную, веленевую, с шелковым корешком для рассыпавшихся страниц. Мастер ничего не спросил о круглой дыре в страницах, а я только отметил про себя, что пуля, войдя мне в спину рядом с легкими, туда, где были обычно сосредоточены самые сумрачные мои тревоги, пробила насквозь эту бумажную фигуру у самого сердца.

Я нашел сложенную вчетверо карту там, где ее спрятал, между старой обложкой и титульной страницей. Бретань казалась мне теперь очень далекой и, скорее всего, недостижимой. Здесь, в Антвалсе, можно было пустить корни и жить, как говорил мне Матиас, и, наверно, жить припеваючи. Я провел пальцем по сетке каналов и созвездию озер и болот к морю, отыскал даже городишко, где меня подстрелили. Я был тогда совсем недалеко от цели, река текла к морю, там я бы снял коньки, а дальше – проще, нашлась бы посудина и не отвернулась бы удача, на запад, на запад, вдоль песчаных берегов до самой Франции, а там, в поисках края света, непременно придешь к мысу-трезубцу, к