Узнаёте? Алик Деткин - [34]

— Сюда… — сказал Глеб.

Мы стали подниматься ещё выше по лестнице, которая ворчливо заскрипела, хотя она и не была описана в повести Гл. Бородаева. Над ней навис бревенчатый потолок без штукатурки. Да, всё здесь было какое-то голое, словно бы неодетое: стол без скатерти, лампочка без абажура, потолок без штукатурки, лестница без перил…

Мы шли вперёд без страха!

Я сначала нащупывал в темноте ступеньку, а потом уже делал шаг: одно неосторожное движение — и я бы полетел без всякой надежды ухватиться за перила, которых не было.

Наконец мы достигли цели!

Чердак был построен в форме гроба, накрытого крышкой. Мы были внутри этого гроба. На меня приятно пахнуло гнилью и сыростью.

Я снова был в родной детективной обстановке: темно, таинственно, сквозь треугольное окно ветер заносил свист и холодные капли…

Природа, стало быть, продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью: на улице, как прежде, шёл дождь.

Окно было без стёкол, а верёвки, протянутые через чердак, без белья. И тут тоже всё было голое, неодетое, словно кем-то ограбленное. Это мне нравилось!..

Казалось, из мрачных углов на нас вот-вот что-то набросится. Но этого, к сожалению, не случилось.

Протянув вперёд руки, мы пошли нетвёрдой походкой по нетвёрдому земляному полу в глубь чердака. Глеб шёл впереди. В темноте я наткнулся на что-то твёрдое и мысленно вздрогнул. А может быть, и не только мысленно. Глеб не заметил этого.

Он торопился отвязать одну из верёвок. Он очень старался: ему нужно было набрать побольше смягчающих обстоятельств.

Противоречивые чувства разрывали меня и чуть было не разорвали совсем. С одной стороны, я был благодарен Глебу за то, что он был свидетелем моего минутного падения, но не заметил его — то ли из-за темноты, то ли из-за того, что был занят верёвкой. Но, с другой стороны, я понимал: если бы не Глеб, мои нервы не расшатались бы и не дошли бы до такого ужасного состояния. «Зачем же он совершил то, что он совершил? С какой целью?» Это мне ещё было неясно.

Через несколько минут мы спустились в комнату Гл. Бородаева. Внук писателя нёс верёвку, которой мы должны были его связать.

— Волосы у тебя в порядке: растрёпаны! — сказал я, внимательно осмотрев Глеба. — Рубашка в порядке: без пуговиц!

— Может быть, и на пальто оторвать? Две или три?.. — предложил Глеб. Он готов был на всё!

— Нет, не надо. Ещё замёрзнешь! — Я читал, что к подследственным надо проявлять доброту, или, вернее сказать, чуткость.

— Теперь осталось только привязать тебя к стулу. К самому лёгкому, вон к тому…

Глеб покорно задрал руки, словно сдавался в плен. И мы привязали его к плетёному стулу.

Мы привязали Глеба к плетёному стулу.

Его спина и спинка стула были тесно прижаты друг к другу.

— Запомни: ты так отчаянно рвался на помощь Племяннику, что нам пришлось тебя привязать! Впопыхах мы не рассчитали, что стул лёгкий и ты можешь бегать по даче вместе с ним. Запомнил? И главное: мы давно удрали. То есть покинули дачу… И уехали в город. Чтобы Племянник не устроил погоню. Усвоил?

— Усвоил.

— Сколько времени потребуется тебе на эту операцию?

— Не знаю… Минут десять… Или пятнадцать…

— Сверим часы!

— У меня нет часов.

— Ну ладно. Ждём тебя возле того самого пня ровно четверть часа! Будем следить по Наташиным часикам. Наташа, сколько сейчас?

Она протянула мне руку. Я взял её руку в свою. И долго держал.

— Что, плохо видно? — спросила Наташа.

— Нет… просто я хочу дождаться, пока будет ровно двадцать часов двадцать минут. Хорошо запоминается: двадцать двадцать!

Она тоже взглянула на часики:

— Но ведь нужно ждать ещё целых четыре минуты.

— Ничего, я подожду.

Ровно в двадцать двадцать я воскликнул:

— Операция начинается! Ты, Глеб, ничего не забудешь? Племянник должен поверить: мы давно покинули дачу! И уехали в город… А на самом деле ждём возле пня!

— Не забуду…

Я приблизился к Глебу и шепнул:

— Ну, а если… Считай, что мы тебя простили. Однако я надеюсь, что мы ещё встретимся!

— Я тоже…

— Теперь все — на улицу! На цыпочках! Чтоб Племянник ничего не услышал, — скомандовал я.

Не только Миронова, но и все остальные охотно подчинились приказу, потому что Племянник изо всех сил барабанил по ржавому железу и казалось, что он вот-вот высадит дверь.

Глеб остался один, с растрёпанными волосами, со стулом на спине и в рубашке без пуговиц.

Мы на цыпочках покинули «старую дачу» и опять побежали.

Природа между тем продолжала жить своей особой, прекрасной жизнью, но уже в темноте. А что может быть печальнее опустевшего осеннего посёлка! Да ещё в вечернюю пору… Несколько раз я жил летом на даче. И вот когда к концу августа одна дача за другой пустели, становилось тоскливо и одиноко. Ну, а тут уж во всём посёлке не было ни огонька! И мы то и дело попадали в лужи, в ямы, в канавы.

Мы вновь стали огибать сосновый лес, который днём был красивым, молоденьким, а сейчас потемнел и насупился, будто за один день постарел. И все деревья казались мне издали притаившимися злоумышленниками…

Утром я бы этому, конечно, обрадовался. А тут даже дождь, и слякоть, и сырость не радовали меня. Мне неожиданно захотелось домой, в тёплую комнату… Но это было только минутной слабостью! Я ей не поддался. Я отбросил её. Вернее сказать, отшвырнул!