Узкая дверь - [21]

В результате, когда во время перемены принесли чай, все вышло настолько удачно, что даже самый закоренелый пранкер остался бы доволен. Фентимен не только с позором покинул сцену действия, но и совсем решил уйти из школы. Через несколько дней он прислал официальное письмо с просьбой об увольнении, и нам, остальным сотрудникам языковых кафедр, пришлось в течение всего триместра как-то его замещать. Что случилось с тем тарантулом, неизвестно: ходили слухи, что и он тоже сбежал, когда перед ним открылась возможность обрести свободу, и в итоге, видимо, стал основателем расы гигантских пауков, которые до сих пор обитают у меня на Колокольне в потолочных перекрытиях и за плинтусами.

А что касается Эрика, то в тот период мы с ним, конечно, виделись время от времени, но не так часто, как раньше, когда были коллегами в «Сент-Освальдз». И, по-моему, он очень скучал по прежнему месту работы, хоть и притворялся, будто это совсем не так. Он всегда с таким жадным интересом выспрашивал, что там у нас происходит! Мы с ним обычно встречались по субботам в «Жаждущем школяре», часов так в шесть вечера, выпивали по паре больших кружек пива, спокойно курили (в те времена еще никаких ограничений не было), и я пересказывал ему содержание очередной серии той вечной мыльной оперы, каковую являла собой обстановка в «Сент-Освальдз». «Школяр» находился довольно далеко от дома Эрика – куда ближе был местный паб «Шанкерз Армз», но туда ходили в основном саннибэнкеры, так что Эрик его посещать не желал.

– Слишком уж там шумно, Стрейтс, и много всякого хулиганья, – говорил он. – Там ведь вся «соль земли» собирается.

Да, моего старого друга вполне можно было назвать снобом. Я, правда, и сам не слишком высокоморален: я тоже предпочитаю «Школяра» с его старыми, побитыми временем дубовыми шкафами. Некоторые из них перекочевали туда из старой библиотеки «Сент-Освальдз», которая была вычищена, перестроена и полностью обновлена еще в 1834 году благодаря Иеремии Смартуэйту, местному угольному миллионеру с манией бессмертия. Библиотека «Сент-Освальдз» и до сих пор носит официальное название «Библиотека Смартуэйта», и там над камином висит потрет этого благотворителя, а под ним табличка, увековечивающая его деяние. На портрете изображен человек с неприступным, почти угрожающим, выражением лица, жалкой бородкой и осуждающим взглядом.

Возможно, Эрик еще и поэтому предпочитал «Школяра»: этот паб как бы связывал его с «Сент-Освальдз». Именно там мы с ним с давних пор привыкли обсуждать всякие драматические события, чуть ли не каждый день случающиеся в школе, собственные мелкие победы и конфликты, недостойное поведение коллег – словом, ежедневные трагедии и фарсы. Он рассказывал мне о своей матери, о планах на будущее, о своем здоровье, а вот непосредственно о школе «Король Генрих» или о своих взаимоотношениях с тамошними коллегами он упоминал крайне редко. Его дезертирство навсегда легло между нами неким безмолвным валом густого тумана. Но в итоге он все равно к нам вернулся, сменив злосчастного Фентимена, чье бегство с кафедры французского языка и обеспечило необходимую Эрику вакансию, и, кроме того, он получил шанс сохранить лицо.

– Значит, Милк, – сказал он мне, услышав историю бегства Фентимена. – Да, я кое-что припоминаю. У меня в классе когда-то был ученик по фамилии Милк. Он к этому Милку, случайно, не имеет отношения?

– Вполне возможно. Эти мальчишки, как известно, вездесущи.

– Да-да, я помню, по французскому он у меня неплохо шел, на экзамене «В» получил… – Эрик всегда запоминал учеников не по их личным качествам, а по оценкам. Я, например, понятия не имею, что этот Милк получил по латыни на экзамене «O-level»[31], но его самого я хорошо помню: тихий мальчик с русыми волосами и светлой, выгоревшей челкой. Что было вполне предсказуемо, мальчишки дали ему прозвище Милки, или даже Милки Бар Кид, как в рекламе этих конфет. И если Даррена Милка подобное прозвище порой и раздражало, то он никогда этого не показывал. Зато весьма умело и втихую мстил. Он вообще был мастером всяких тайных дерзких выходок, одна из которых, несомненно, и явилась причиной столь поспешного бегства из нашей школы злополучного мистера Фентимена.

– Да уж, тот еще шутник, – подхватил я. – Хотя, по-моему, если ты берешься преподавать в «Сент-Освальдз» и при этом не способен сдержаться, обнаружив в ящике своего стола парочку пауков, то ты недостоин звания Мастера. – Увы, бедный Фентимен оказался как раз из таких. Не могу сказать, что хорошо его знал, хотя, пожалуй, разок имел с ним беседу у дверей учительской в его первый день у нас в школе.

– Вот чем кончаются попытки брать на работу в школы выпускников Оксфорда, – сказал Эрик. – Они всегда уверены, что запросто с любой работой справятся. Но при этом не имеют никакого реального жизненного опыта.

Это было обычное брюзжание, столь свойственное старине Скунсу, который всю жизнь возлагал ответственность за отсутствие у него карьерного роста на свой диплом, полученный в Лидсе, а не в Оксфорде или Кембридже под присмотром тамошних университетских прокторов в шляпах-котелках. Именно поэтому он сразу же невзлюбил и Фентимена, который в первый же день работы в школе явился туда в блейзере и галстуке оксфордского колледжа, заслужив этим весьма нелицеприятные и даже грубые комментарии от учеников 3S.