Ужин во Дворце Извращений - [14]

— Ясно, — усмехнулся тот. — Послушай, я как раз перекусить собрался. Ты не голоден?

Ривас надеялся, что быстрое движение рукой к карману вышло у него естественным.

— Э… да нет…

— Уверен? Там, куда я собрался, нам подадут по большой тарелке machaca con huevos[1] — домашних, на халяву. — Он подмигнул. — И я могу сделать так, чтобы нас посадили у огня.

Ривас нахмурился. Все это ему не нравилось.

— Правда? И где же это?

— Ну, славное такое заведение на Спринге, принадлежащее моим друзьям. — Тип снова зевнул, потянулся, вытянув руки вверх, и опустил их; при этом одна рука как бы невзначай легла на плечо Ривасу.

Губы Риваса сжались в жесткую линию.

— На Спринге… а точнее?

— А? Ну, это всего пара кварталов отсюда. На углу Спринга и Главной. Всего ходьбы пять ми…

— Ясно. — Ривас сделал шаг назад, высвобождаясь из-под руки незнакомца. — Выходит, это у нас будет Мальчиковый Клуб. Нет уж, спасибо. — Он перешел улицу и прислонился к стене противоположного дома.

Впрочем, тип последовал за ним.

— Так ты знаешь, что это за место, а? Слушай, парень, не задирай ты так нос. Позволь мне хотя бы…

Ривас повернулся к нему лицом так, чтобы тот увидел торчавшую из-под правого рукава рукоять ножа.

— Я могу всадить его тебе в сердце так быстро, что ты и ойкнуть не успеешь, — заметил он вполне благожелательным тоном. — Vaya[2].

— Бог мой, парень, — воскликнул тип, отступая на шаг. — Ладно, ладно! — Он попятился дальше и, оказавшись вне досягаемости ножа, вновь приобрел свой непринужденно-развязный вид. — Мы ведь могли подружиться! — бросил он на прощание через плечо.

А, пожалуй, мне даже нравится, почти удивленно думал Ривас, пряча нож обратно в рукав, что все на свете убеждены в том, будто их дружба чего-то стоит. Бог мой, если бы я и правда был заблудившимся, голодным пареньком, я, пожалуй, подумал бы, прежде чем отказываться от завтрака.

Ривас давно уже заприметил компанию молодых людей, гревшихся у костра в подворотне рядом с Рынком Древностей. Посмотрев в том направлении еще раз, он увидел, что одна из девушек улыбаясь направляется к нему.

— Поссорился с дружком, да? — спросила она, оказавшись на расстоянии негромкого разговора.

— А-а… — Ривас неопределенно махнул рукой. — Мы с ним и не знакомы. Он просто подошел и заговорил со мной.

— Ты голоден? Пошли позавтракаешь с нами.

Сердце у Риваса забилось чаще, ибо это весьма походило на тот крючок с наживкой, который он искал. Однако он изобразил на лице неуверенность.

— Ну… у меня ведь денег нет…

Девушка положила руку ему на плечо и заглянула ему в глаза.

— Деньги — это всего лишь пешки в игре неразумных, не знавших счастья детей, — убежденно произнесла она, и он даже отвернулся, опасаясь, что охвативший его хищный, охотничий восторг отразится на его лице. Фраза, которую она произнесла, входила в стандартный набор Соек и не менялась с тех пор, как он впервые услышал ее в то утро тринадцать лет назад. Позже он и сам пользовался этими словами во время своих вылазок, изображая вербовщика.

— Может, оно и верно, — отозвался он точно такой же накатанной фразой, — но как же жить-то без денег?

— Нет, — мягко возразила она, ненавязчиво подталкивая его к подворотне. — Ты совершенно не прав. Деньги нужны, только чтобы умереть. Для того, чтобы жить, нужна любовь.

Он усмехнулся с наивно-юношеской горечью.

— Ну, уж ее-то найти еще трудней.

— Все нелегко искать, — заметила она, — если не знать, где искать или что ты ищешь.

Ловко орудует девочка, подумал Ривас, позволяя вести себя к группе Соек. Те повернулись к нему и встречали его улыбками. Шею и запястья девица, конечно, давно уже не мыла, да и по платью видно было, что в нем спали, но фигурой она вполне вышла, и держалась она с серьезной доброжелательностью. В общем, несмотря на неровные зубы, улыбка ее яркостью не уступала окошку, светящему в ненастную ночь, а ведь изголодавшийся путник ничего другого и не заметит.

Сидевшие в кругу огня Сойки потеснились, освобождая место для Риваса. Садясь на влажную землю, он внимательно оглядел сидящих, но Урании среди них не было. Похоже, это была совершенно типичная стая: преимущественно молодежь, тут и неуемный оптимизм новых рекрутов, и спокойная убежденность тех, кто прожил некоторое время с этой верой. Впрочем, встречались здесь и пустые лица давних обращенных — дежурная улыбка смотрелась на них как коврик с приветственной надписью у входа в заброшенный дом.

— Это наш новый друг, — объявила его провожатая, садясь рядом с ним. — Он был настолько добр, что принял наше приглашение разделить с нами трапезу.

В ответ со всех сторон послышались негромкие, но вполне радостные возгласы, заверявшие Риваса в том, что с его приходом день несказанно просветлел. Ривас старался отвечать именно так, как от него ожидалось.

Как-то вдруг до него дошло, что он обменивается с ними рукопожатиями и улыбается во весь рот, причем делает это совершенно непроизвольно — по меньшей мере последнюю минуту он вовсе не играл. Ему стало слегка не по себе — да что там, он просто-напросто испугался, ибо до сих пор такое случалось с ним только дважды. Этот теплый, счастливый отказ от самого себя он испытал тринадцать лет назад, когда он — перепуганный изгой — впервые повстречался с Сойками, и второй раз — всего три года назад, во время последнего избавления. Он тогда как раз обнаружил наконец девушку, вернуть которую его нанимали, окончательно обдумал план ее похищения и позволил себе непростительную роскошь на час расслабиться в гнезде у Соек. Оба раза эта слабость проходила довольно быстро, да и уязвимость объяснялась крайней усталостью — но что могло послужить оправданием на этот раз?