Ужин - [65]

Носилки подняли в машину «скорой помощи». Двое медбратьев уселись спереди, двое других — сзади, вместе с Бабеттой. Двери закрылись, «скорая» съехала с тротуара, свернула вправо и помчалась в сторону центра города.

Завизжала сирена, значит, была надежда.

Или, наоборот, не было — как знать.

Долго размышлять о ближайшем будущем мне не пришлось, поскольку двери кафе снова распахнулись.

Между двумя полицейскими в форме с невозмутимым видом шла Клэр, на ней не было наручников, ее даже не держали. Она огляделась вокруг, ища в толпе знакомое лицо.

И нашла его.

Наши взгляды встретились. Я сделал шаг вперед, во всяком случае мое тело непроизвольно подалось ей навстречу.

В этот момент Клэр покачала головой.

«Не надо», — сказала она. Она уже почти поравнялась с полицейскими «гольфами», где третий страж порядка придерживал для нее дверь одного из них. Я поспешно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не покачала ли Клэр головой кому-то еще. Но до Клэр никому не было дела — все испытывали интерес лишь к женщине под конвоем.

Около «гольфа» Клэр помедлила. Она снова отыскала мои глаза и сделала едва заметное движение головой. Постороннему, возможно, показалось, что она лишь нагнулась, чтобы не оступиться, залезая в машину, но я понял, что Клэр указывает головой в определенную сторону.

Наискосок, в переулок позади меня, по которому пролегал кратчайший путь к нашему дому.

«Домой, — сказала мне моя жена. — Ступай домой».

Не дожидаясь отъезда полицейской машины, я развернулся и был таков.

Чаевые

46

Сколько принято давать на чай в ресторане, счет в котором заставляет тебя расхохотаться? Помню наши частые дискуссии на эту тему, не только с Сержем и Бабеттой, но и с другими знакомыми, с которыми мы встречались в голландских ресторанах. Если предположить, что ужин на четверых обошелся вам в четыреста евро (в данном случае речь не о нас), то по негласной норме чаевых в 10–15 процентов от общей стоимости вырисовывается кругленькая сумма: минимум сорок и максимум шестьдесят евро.

Шестьдесят евро на чай! Ничего не могу с собой поделать, но и эта цифра вызывает у меня смех. Эдакий нервный смешок, как на похоронах или в церкви, где надлежит хранить молчание.

Но наши друзья не смеются. «Это же их заработок!» — заметила однажды моя приятельница во время ужина в подобном ресторане.

В то утро я снял в банкомате пятьсот евро. Намереваясь оплатить наш счет целиком, включая чаевые. И я бы это сделал, отсчитал бы десять банкнот по пятьдесят евро и положил бы их на блюдце, лишив моего брата шанса воспользоваться кредиткой.

Когда в конце вечера я положил на блюдце оставшиеся у меня четыреста пятьдесят евро, метрдотель подумал, что я неправильно его понял. Он попытался возразить: может, хотел сказать, что чаевые в размере ста процентов — это чересчур.

— Это вам, — опередил его я. — Если обещаете никому не рассказывать о том, что видели меня сегодня с сыном в саду. Никому. Ни сейчас. Ни через неделю. Ни через год.

Серж проиграл выборы. Поначалу избиратели еще проявляли симпатию к кандидату с изуродованным лицом. Бокал белого вина — разбитый бокал белого вина, должен добавить я, — наносит причудливые раны. Они не зарастают до конца, оставляя безобразные рубцы. За первые два месяца после случившегося Сержа оперировали трижды. После третьей операции он на некоторое время отпустил бороду. Оглядываясь назад, я думаю, что именно эта борода все и предрешила. Воображаю, как он раздавал предвыборные листовки на рынке, на строительной площадке, у входа на завод, стоя там в своей ветровке и — с бородой.

В опросах общественного мнения рейтинг Сержа начал стремительно снижаться. То, что еще несколько месяцев назад казалось неуклонным движением к победе, превратилось сейчас в свободное падение. За месяц до выборов он сбрил бороду. Это был его последний отчаянный поступок. Избиратели увидели лицо со шрамами. Изуродованное лицо удивительным и в какой-то степени несправедливым образом воздействует на людей. Ты смотришь на эти шрамы и непроизвольно пытаешься представить, как человек выглядел без них.

Но погубила его, безусловно, борода. Или, точнее говоря, сначала борода, а потом избавление от нее. Когда уже было поздно. Серж Ломан сам не знает, чего хочет, — таков был вердикт избирателей, и они проголосовали за то, к чему уже привыкли. За пятно на обоях.

Разумеется, Серж не стал подавать в суд на свою невестку, жену своего брата. Это было бы превратно истолковано.

— Думаю, что он понял, — сказала Клэр спустя несколько недель после происшествия в кафе. — Он ведь тогда сам хотел решить вопрос на семейном совете. Надеюсь, он понял, что и теперь лучше не выносить сор из избы.

Как бы то ни было, у Сержа и Бабетты появились новые заботы. Такие, как исчезновение их приемного сына Бо, например. Они развернули масштабную кампанию по его розыску, с размещением фотографий в газетах и журналах, расклеиванием объявлений по городу, выступлением в передаче «Внимание: розыск!».

В ней телеаудитория услышала сообщение, которое Бо перед своим исчезновением оставил на автоответчике телефона Бабетты. Мобильник Бабетты не был найден, но сообщение сохранилось, хотя звучало оно уже не так пронзительно, как в тот вечер.