Ужасы. Замкнутый круг - [14]

«Аминь», — подумал я. И обнаружил, что рассматриваю детали фотографий в тусклом свете мигающей свечи с каким-то отстраненным любопытством, которое всегда охватывало меня при виде чужого несчастья. Гибель целых семей. Девочка-подросток, которой отрезало голову. Водители грузовиков, раздавленные в кабинах, похожих на сплющенные банки из-под кока-колы. Надоевшая любовница — на этой заметке я задержался дольше, — надоевшая любовница, втиснутая, словно Джимми Хоффа,[9] в проволочную клетку опоры моста, готовую к тому, чтобы наутро туда залили бетон. «ЗАЖИВО ПОХОРОНЕННАЯ!» — гласил заголовок, но даже эта история бледнела перед катастрофой с участием экскурсии для стариков и фургона, полного потрохов.

Рассмотрев эту коллекцию, я решил, что мы забрели на базу бригады чистильщиков, работавших на ближайшем к хижине участке дороги и искренне гордившихся своей мрачной профессией. Я представил, как они шагают к своей «мастерской на колесах», насвистывают, натягивая куртки, и размышляют о том, как провести следующий отпуск. А потом, на месте, выходят из машины с мешками и лопатами и дежурными фразами разговаривают с родными какого-нибудь скупердяя, который решил не тратиться на каюту на пароме или номер в отеле и ехал со спущенной шиной всю ночь. Я мог только предполагать, куда подевалась бригада. Наверное, когда погода начала портиться, они переехали дальше по шоссе, на заправочную станцию, потому что вряд ли кто-то, имея выбор, согласился бы сидеть взаперти в этом сарае. Я подумал, что сейчас заправка, наверное, похожа на лагерь беженцев — там есть все необходимое, но она отрезана от остального мира. Я пожалел, что нахожусь здесь, а не там. Газовая конфорка горела на полную мощность, и все же изо рта у меня вылетали облачка пара.

Дэвид, возившийся у стола, спросил:

— Это все, что ты принес?

Я оторвался от любопытных заметок на стене и вслед за Миком подошел к плитке. Дэвид разглядывал алюминиевую кастрюлю. Только что она была набита снегом с верхом и походила на гигантскую трубочку мороженого, но теперь на дне плескался слой воды примерно дюйм толщиной.

Мик заметил:

— Когда снег тает, от него мало что остается, верно?

Затем воцарилась напряженная тишина — так в ресторане каждый из сотрапезников ждет, когда кто-то другой протянет руку к счету.

Наконец я произнес:

— Пойду принесу еще.

Не знаю, как описать ощущения, которые охватили меня, когда я вышел на улицу, — холодный воздух словно ударил меня в лицо, мне показалось, что я налетел на стену. Погода стала намного хуже, чем была несколько часов назад, когда я добирался сюда. Ветер мешал ориентироваться, он сыпал в глаза ледяную крошку и норовил повалить на землю, так что я едва мог дышать; но вскоре, к счастью, он стал немного потише, снег перестал валить, и я смог осмотреться, не боясь ослепнуть.

Видимость была плохая — от пятидесяти до ста ярдов, дальше все сливалось в серую мглу, как будто реальность больше не могла выдержать натиска бури. Я разглядел вереницу примерно из полудюжины желтых фонарей, тянувшуюся вдоль дороги; свет их был приглушен и рассеян сильным снегопадом. От шоссе остались только параллельные линии разделительных барьеров, похожие на черточки, проведенные карандашом по снегу, и это было все. Несколько легких пластиковых конусов, установленных ранее, чтобы перекрыть дорогу, снесло ветром в сторону, они валялись на снегу, словно не попавшие в цель ракеты, и больше ничто не нарушало однообразие снежного покрова.

Я не заметил того, о чем говорил Мик. Я не слышал никаких голосов — только где-то вдалеке от дороги, в темноте, ветер гудел в проводах. В этом звуке я не нашел ничего особенного.

У меня с собой была небольшая банка из-под печеных бобов, единственный чистый на вид сосуд, который я смог найти, и я, наклонившись, попытался набить ее снегом. Свежевыпавший снег был слишком пушистым, его уносило ветром, когда я пытался набрать его в банку, но затем я попробовал скатывать из него снежки, и дело пошло лучше. Меня уже трясло от холода. Я на миг выпрямился, чтобы вытереть нос тыльной стороной перчатки, и с ужасом понял, что не чувствую прикосновения к своему лицу.

Я ввалился в хижину, словно утопающий, которого вытащили из ледяного моря. Я пробыл на улице меньше минуты.

Дэвид, стоявший у телефона, поднял голову. Еще несколько часов назад я бы ни за что не поверил, что с радостью увижу эту хижину — освещенную свечами, относительно теплую, с выставленными на стол кружками дорожников, на каждой из которых чем-то вроде лака для ногтей было написано имя владельца. Я изо всех сил постарался сделать вид, что владею собой, и поставил снег на плиту, пока Мик закрывал за мной дверь.

— По-прежнему не работает? — спросил я у Дэвида, кивнув на телефон.

— Не то чтобы не работает, — ответил он, наверное, в сотый раз щелкая рычагом. — Скорее, похоже на незащищенную линию, на другом конце которой никого нет.

— Это как полевой телефон, — откликнулся Мик, стоявший у двери. — Если никто не подключился, значит, никого там нет. Как снаружи?

— Я по-прежнему согласен лучше побыть здесь, чем там, — сказал я.