Ужасы воздуха - [2]

Мне могут сказать: ведь, на аэропланах летают уже двадцать лет — почему же раньше эта опасность ничем себя не проявляла? Ответ ясен. В старые времена, когда двигатели были слабые, когда авиатор довольствовался каким-нибудь Гномом или Грином в сто лошадиных сил, естественно, он не мог подняться высоко. Теперь же, когда почти на каждом аппарате двигатель в триста лошадиных сил и больше того, полеты в верхние слои атмосферы стали легче и обычнее. Когда-то считалось подвигом перелететь и через Альпы. Теперь же мы поднимаемся и на 30,000 фут, не ощущая никаких неудобств, кроме холода и легкого удушья. Многие совершали такие полеты, совершенно безнаказанно. Но что же это доказывает? Житель Марса мог бы двадцать раз побывать на земле и не увидеть тигра. Однакож, тигры существуют. Так и наверху есть джунгли, обитаемые зверьем почище тигров. Я уверен, что когда-нибудь эти опасные места будут отмечены на карте воздушных путей. Я и сейчас могу указать местонахождение двух из них. Одно лежит над Биаррицом, другое — как раз над моей головой (я пишу эти строки у себя дома, в Уильтшайре). Думается мне, что есть и третье — над Гомбургом-Висбаденом.

Впервые меня навело на эту мысль бесследное исчезновение некоторых авиаторов. Разумеется, говорили, что они упали в море, но меня это не удовлетворяет. Например, Веррье во Франции: аэроплан его был найден близ Байонны, а тела не нашли. Бакстер тоже исчез бесследно, хотя аппарат его был найден в лесу под Лейстером. Д-р Миддльтон, следивший в телескоп за его полетом, заявляет, что, как раз перед тем, как тучи закрыли от него аэроплан, он видел, как аппарат, на огромной высоте, неожиданно, скачками, поднялся и стал почти перпендикулярно, в позиции, которую он счел бы невозможной, если б не видел ее собственными глазами. И больше Бекстера не видал никто. Сделали объявление в газетах — без всяких результатов. Затем, было еще несколько аналогичных фактов и, наконец, гибель Гая Коннора. Как много тогда болтали газеты про неразгаданную тайну воздуха — и как мало было сделано для разгадки этой тайны! Коннор спустился блистательнейшим vol plané с невероятной высоты. Но уже не сошел с аппарата, а так и умер на своем пилотском месте. Спрашивается: отчего он умер? Доктора говорят: „Сердце не выдержало?“ Вздор! У Гая Коннора сердце было здоровее моего. А Венабль что говорить? Венабль — единственный, кто был при нем, когда он умирал. Он говорить, что Коннор весь дрожал, словно напуганный ребенок. Венабль так прямо и говорит, что он „перепугался на смерть“ — но чего испугался — сказать не может. Он только и успел выговорить одно слово, вроде „Чудовищно“. А, по моему, это было не „чудовищно“, а „чудовище“. Вот, что хотел сказать бедный Гай. И умер он, действительно, от страха.

— А история с головою Миртля. Разве может кто-нибудь серьезно верить, чтобы при падении голова могла втиснуться в туловище? Не знаю, может быть, это и возможно, но только с Миртлем было другое. И откуда же жир на его платье? В протоколе так ведь и написано: „вся одежда перепачкана жиром“. Странно, что никто не обратил на это внимания. Я один — ну, да я, ведь давно уж это заподозрил. Трижды я поднимался высоко — как издевался надо мною Дэнджерфильд, что я беру с собой ружье! — но, вероятно, недостаточно высоко. Зато завтра, на своем новом легком аэроплане Поль Веронер, с мотором в 175 сил, я легко доберусь до 30,000 футов высоты. И выстрелю в знак того, что побил этот рекорд. Может быть, найдется и во что стрелять. Разумеется, это опасно. Но, если бояться опасностей, тогда уж лучше вовсе не летать, а сидеть дома у камина, в туфлях и халате. Завтра я исследую воздушные джунгли и, если там есть что-нибудь, я узнаю это. Если вернусь, сделаюсь знаменитостью. А, если не вернусь, эта записная книжка объяснит, чего добивался и за что заплатил жизнью… По крайней мере, не будет разговоров о несчастных случаях и тайнах…

Аэроплан я взял свой новый, Поль Веронер. Для хорошего полета нет ничего лучше моноплана. Прежде всего, он не боится сырости, а небо облачное. Затем, он крепкий и слушается каждого движение моей руки, как лошадь мундштука. Мотор о десяти цилиндрах, Робура в 175 лошадиных сил, и все новейшие приспособления. Взял с собой ружье и дюжину патронов. Посмотрели бы вы на физиономию Перкинса, моего механика, когда я велел ему подать ружье. Как он упрашивал меня взять его с собою! На биплане я бы взял, пожалуй, но на моноплане, если вы хотите подняться высоко, надо лететь одному. Оделся я, точно в экспедицию к северному полюсу: две фуфайки, сапоги стеганые на вате и внутри теплые стельки, теплая шапка с наушниками и очки, конечно. В ангаре я чуть не задохся, но, ведь, я собирался лететь выше Гималаев — надо же было одеться соответственно. И, конечно, взял с собою мешок с кислородом — на больших высотах без этого или замерзнешь, или задохнешься, или то и другое.

Для английского сентября день был теплый, душный, в воздухе пахло близким дождем. По временам налетал ветер, с юго-запада — один такой порыв наполовину повернул мне аэроплан назад — но теперь мы уж не боимся ветра… На высоте трех тысяч футов пошел дождь. Ну и ливень! Он барабанил по крыльям аппарата, по моему лицу, по стеклам очков, затемняя поле зрения. Я спустился пониже, но и тут трудно было лететь против дождя. Поднялся повыше — тут был уже не дождь, а град — пришлось удирать от него обратно. Один из цилиндров перестал работать, но я все же поднимался со всей возможной быстротой. И через некоторое время снова услышал глубокий полный звук мотора — десять звуков, слившихся в один. Какое счастье, что теперь изобретен прибор, заглушающий гуденье двигателя и треск пропеллера! По крайней мере, мы теперь всегда слышим, когда в машине что-нибудь неладно.