Ужасный ребенок - [14]
Зато уж шевелюра получилась на диво. Дела певца сразу же пошли в гору. Скоро он снялся в фильме, где, одетый в тельняшку с подкладной ватной грудью, пел жестокие морские романсы. Теперь от поклонниц приходилось удирать чуть ли не по пожарным лестницам, и, надо сказать, это нравилось кумиру эстрады.
В тот памятный зимний вечер солист трижды спел песенку «Аморе» (что, как известно, означает по-итальянски «любовь») и улизнул из клуба через запасную дверь. Во мгле переулка уютно улыбнулось изумрудное око такси, вызванного заранее. «Спасен», — с облегчением подумал Нико.
Бац! Какая-то веревка, как лассо, захлестнула впалую грудь артиста. Шлеп-шлеп — и тело певца окутали тугие веревочные петли.
— Девочки, сюда, — завизжал кто-то. — Готово!
Солист, связанный, как кольцо краковской колбасы, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Словно в чаду, словно в кошмаре над ним склонилось чье-то длинное лицо.
— Караул! — прошептал певец.
— Аморр... — каркнуло лицо. — Сувенирр...
В молочно-кисейном лунном свете певец с ужасом увидел что-то металлическое. Ржаво щелкнув, канцелярские ножницы отхватили кусок изумительной шевелюры... Целуя нейлоновые кудри, поклонницы теснились над распластанным кумиром и вырывали друг у друга ножницы.
— Дай и я, дай и я, — кричали фанатички. — Отрежь и мне кусочек.
— Невежды! — грудным тенором орал солист. — Идиотки! Это ж нейлон... Спасите...
Когда шофер заказанного такси — женщина атлетического сложения разогнала поклонниц, Лаев был без сознания. Одинокий запорожский хохолок ниспадал на чело певца. Водительница подобрала с асфальта ножницы и посмотрела вокруг. Крак! Последний нейлоновый чубик исчез на могучей шоферской груди.
— Аморе, аморе... — басом запела таксистка и, втащив бесчувственное тело знаменитого клиента в машину, нажала на педали...
Географ
В вагон-ресторане встретились два земляка, возвращающиеся из столицы. Один уже поедал шницель, другой только что вошел, как раненый лев, припадая на левую ногу и оглядываясь.
— А-а-а, Мишаня! — крикнул вошедший. — Не занято за твоим столом?
— Садись, Петя! — пригласил трудившийся над шницелем. — Поболтаем. Постой, постой. А что это у тебя с ногой?
— А что у меня с ногой? — Петя заказал пива под бутерброды. — Ничего у меня с ногой. Споткнулся. Много ходил.
— С командированными это бывает, — отозвался Миша, прожевывая. — Да что ты все оглядываешься? Гонятся за тобой, что ли? Ты лучше посмотри: какая красавица!
— Где красавица? — Петя оглянулся. — В чем? Та, в черном?
— Да нет, ты в окно смотри. Столица, я говорю, у нас какая красавица!
За окном убегали назад, в сторону Курского вокзала, свеженькие московские новостройки.
— А-а, это верно, Мишель. Это ты правильно говоришь: красота на все сто. И комфорт, комфорт!.. Помещения новые сделали, удобство, форму им новую дали...
В окнах показался белоснежный жилмассив. Заходившее солнце пышно красило его в сочные розовые тона.
— Форма? Форма действительно новая, — подтвердил Миша. — Смотри! Смотри! Совсем новехонький массив, мало изученный даже москвичами.
— Ну уж и неизученный. — Петя приступил ко второму бокалу. — Так и неизученный. Во-он то многоэтажное здание...
— Да-да, — восторженно подхватил Миша, — стремительно уходящее в небеса...
— В нем кафетерий «Синяя птичка». Впуск посетителей до десяти, по субботам — до одиннадцати... Такси не достанешь, но метро туда уже провели, почти рядом. Там «Плиска»...
— Картинка! — перебил Миша, вынимая из пиджака планкарту. — Планомерная застройка юго-востока. А что делается на другом конце города! Воображаешь, вчера возили нас смотреть Мазилово!
— Мазилово, — как бы про себя отметил Петя. — Двести восемьдесят шестое отделение...
— Связи?! — изумился Миша. — Как быстро они успели. Казалось, вчера еще было голое место, а сегодня уже и отделение!
— Точно, — подтвердил Петя. — Точно, Мигуэль. Именно отделение.
— Да, да! Саженьи шаги эпохи. А третьего дня прогуливались мы, братец ты мой, по Новому Арбату. Вот это, доложу я вам, силища. Светлое царство бетона и стекла...
— Как в аквариуме. — Петя покачал головой. — Это, Михель, правильно. Шашлычная там вся насквозь из стекла. И метрдотель тамошний мне знаком. Опричник, М. Скуратов...
Петя с тихим стоном погладил левую ляжку.
— Как ты говоришь его фамилия?! И что ты, собственно, вкладываешь в слово «опричник»?
— Это не я вкладываю, это он вкладывает. Отдельным посетителям. А так — согласен. Царство света и воздуха, досадно покидать...
— Вот, вот. — Миша пригорюнился. — Абсолютно справедливые слова. Жаль расставаться. Как быстро промелькнуло это время. Столько мы еще интересных мест не посетили, не познакомились как следует быть с новой географией этого замечательного города... До свидания, Москва-река!
Поезд въехал в решетчатые фермы и застукотил колесами, как оглашенный, летя над закатным багрянцем извилистой реки. К центру города бежал по волнам резвокрылый кораблик.
— На парк культуры и отдыха пошел, — заметил Петя, чуть слышно скрипнув зубами. — Куль-ту-ра! Сервис на кораблях никудышный: кроме пива — ничего. Зато в парке! — Петя потер затылок. — В парке тоже, как его... Там, кстати, какое же? Ага, пятьсот восьмое...
