Узел: повести и рассказы - [2]

— Чтобы этого не случилось, — сказал он, потягиваясь, — рулим ко мне. Есть две бутылки сухаря.

— Я не о том, — Ромка убрал два пальца с баранки, большой и указательный.

— Тогда к ней в гостиницу, — Вадька ткнул в цветочек на Людкином купальнике.

— Я с другом, старик, — повторил Ромка и убрал еще два пальца. Теперь обтянутый пористой кожей руль удерживался одним мизинцем. — Чтобы этого не случилось, — продолжал Ромка, — ты должен предложить такое, чтобы я не убрал и последний палец. Ну, предлагай. Что еще? В компанию? В кабак?

Вадька посмотрел через лобовое стекло на встречные машины, которые из-за тесноты шоссе, казалось, неслись прямо на них, на побелевшие от напряжения Людкины пальцы, обвившие спинку сиденья, и спокойно сказал:

— На все ее величество Удача. Ты с ней запросто, а я нет. Если ты уберешь палец, то все равно останешься жив и так же будешь сохнуть и вымирать, а этот случай для тебя будет просто забавным, очередным… Я же нет. Я не удачливый. А ты? — он обернулся к Людмиле. — Ты как с удачей? В контакте?

И только тогда Людмила закричала, тонко, пронзительно:

— Останови-и-и!

Ромка резко затормозил, машину занесло, и все подались вперед. С воем пронеслась мимо встречная, «жигуленок» прочно встал у обочины.

— Остановил. Что дальше? — спросил Ромка.

— С ума сошли! — кричала Людмила. — Кретины!

— И пошутить нельзя, — мирно сказал Ромка. — Тут тебя и оскорбят и сделают что угодно.

— Ты пошутил? — Вадька словно стряхнул сон и всем телом развернулся к Ромке.

— А ты думал…

Людмила открыла дверцу и выскочила из машины.

— Бейтесь себе на здоровье, только без меня. Я иду пешком!

— Одежду возьми, — предложил Ромка.

Людмила, не оглядываясь, зашагала по нагретому асфальту. Она была высокая, стройная, с Вадькой одного роста, крепкая. Вадька не отрываясь смотрел ей вслед.

— Психанула, — подытожил Ромка. — Дура. Где ты ее откопал?

Вадим сел прямо, напрягся, коротким движением головы поправил волосы.

— Слушай, Старухин, покупай мои колеса, а? Надоела она мне, хотя жаль старушку. Понимаешь, люблю запах новой машины, а из этой за два года все выветрилось. Бери?

Вадька, не меняя позы, предложил:

— Давай я за руль сяду. Ромка дернул плечами:

— Пожалуйста… Можешь не пробовать. Сам знаешь — ласточка.

Вадька пересел за руль, запустил двигатель и тронул машину. Людмила была уже далеко, и когда Вадька догнал ее, она не обернулась, шла зло и напористо, и волосы колыхались в такт шагам, — просвеченные солнцем, будто таяли в нем. Несколько метров машина шла рядом. Людмила шагала справа, по обочине, и Ромка, высунувшись из окна, говорил:

— Девушка, девушка! Не спэши, девушка, садысь к нам, прокатим…

Вадька надавил тормоз, заставив Ромку стукнуться о дверцу, схватил с заднего сиденья платье, сумочку Людмилы и вышел из машины.

— Ты куда, старик? — забеспокоился Ромка.

Вадька догнал Людмилу, набросил ей платье на плечи и, заглядывая в лицо, боком пошел рядом. Через минуту мимо с визгом пронесся «жигуленок», мелькнули сгорбленная фигура Ромки и руки, крепко держащие руль.

— Мог ехать с ним, — бросила Людмила. — Я одна пойду.

— Не мог, — сказал Вадька. — Оставить бедную женщину на дороге, тем более голой…

Людмила остановилась и в лицо ему выкрикнула:

— Я не хочу с тобой идти! Ясно? Убирайся!

— Ах, вы не хотите? — Вадька улыбнулся и сделал что-то вроде поклона. — Может быть, мы вам опротивели? Может быть, у нас фактура не подходит? — продолжал он нараспев говорить: — Может, вас на свеженькое потянуло?

Людмила сделала шаг и, откинув голову, рассматривала Вадьку, будто оценивала — ладно ли сидит на нем джинсовая курточка? Вадька внезапно смел со своего лица улыбочку:

— Ты же со мной… Все уже знают! Докажи теперь! А еще чего-то…

Она ударила его по лицу. Не ладонью, не пощечину дала, а кулаком ударила умело, по-мужски. Вадька отпрянул, а Людмила быстро пошла вперед, и волосы ее уже не трепетали и не сливались с солнцем, а торчали над худой длинной шеей бесформенной кучей рыжих стружек. И грация, что была в ней минуту назад, исчезла. «Дура! — со злостью подумал Вадька и догонять не стал. — Ромка прав. Корчит из себя девочку…» Он покрутил оставшуюся в его руках Людмилину сумочку. В ней что-то бренчало и шелестело. Ему захотелось трахнуть сумочку об асфальт так, чтобы брызги разлетелись в разные стороны, чтобы памяти не осталось. Однако не бросил сумочку, а нацепил на шею, как носят сумки автобусные кондукторы, и вышел на середину дороги ловить попутную машину.

Автомобили шли, не сбавляя скорости, и Вадька шарахался от каждого, размахивал руками, кричал, но никто не останавливался. Мельком он видел довольные, ленивые лица, неестественно крупные загорелые руки, властно обхватывающие руль, хохочущих мужчин и женщин на задних сиденьях. Кто-то нехотя погрозил пальцем, не шали, мол, юноша, на дороге, кто-то на ходу вышвырнул пустую бутылку, и она не разбилась, ударившись, а с дребезжанием покатилась к бордюру. Лишь какая-то девица в синей «Волге» повернулась к Вадьке и долго на него смотрела, объясняя что-то своему спутнику, наверное отцу. Лицо, смазанное скоростью и блеском стекла, маячило белым пятном, пока даль и горячий воздух не растворили и лицо, и синюю машину. Вадька не пытался больше останавливать попутную, встал на осевой линии, высокий, длинноногий, безразлично провожал глазами зачастившие автомобили и чувствовал себя страшно одиноким, никому не нужным; и будто весь мир от него отгородился, спрятался за стеклами, шторами, японскими жалюзи и проносится мимо, замечая его на дороге как помеху, не более, и никому нет дела, что у Вадьки противно на душе, что он остался один. С трудом запихав руки в узкие джинсовые карманы, Вадька ссутулился и побрел серединой дороги к городу, Ему сигналили, но он не оглядывался.