Узбекские повести - [99]

— Что там? — встревоженно спросил Игитали-ака, выбравшись из раскопа. — Вы так нахмурились — не случилось ли чего с родными?

— Нет. Это касается наших изысканий, — Давран протянул ему телеграмму.

— Да-а, новости, — промолвил Игитали-ака, пробежав глазами текст. — Это подпись Нияза?

— Нет, его дяди. Он занимает пост заместителя директора института.

— Значит, племянничек что-то наплел про Язъяван.

— Не думаю. Скорее, дядюшка сам что-то замыслил. Так или иначе — придется ехать.

— А нам ждать вашего возвращения и сидеть сложа руки?

— Ну нет. После вчерашней находки будет преступлением потерять хотя бы день. Я каждый вечер буду звонить в правление колхоза, часов этак в восемь. Приходите туда в это время и докладывайте мне о результатах раскопок. Оставляю вас вместо себя руководить экспедицией.

— А статую повезете с собой?

— Обязательно. Распорядитесь, чтобы рабочие сколотили крепкий ящик. Кого-нибудь пошлите на хлопковый завод — надо достать побольше ваты, чтобы обложить изваяние — не дай бог, повредим при перевозке… А теперь, Игитали-ака, я пошел собираться.

Вечером в вагоне поезда Давран стал набрасывать конспект речи, с которой собирался выступить перед ученым советом. «Сообщение о находке надо будет сделать в самом начале, чтобы не дать этому демагогу Мансурову и его подголоскам настроить коллег против меня. А потом предложу свою гипотезу относительно происхождения статуи и того скульптурного изображения руки, которое мы обнаружили еще при Бекмирзаеве».

На следующее утро, проследив за выгрузкой ящика с язъяванской находкой на товарном дворе станции, Давран вышел на улицу, поймал такси и отправился в институт. Необходимо было уточнить время предстоящего заседания, разузнать, что готовят противники Асада Бекмирзаевича. Даже после его смерти они не могли успокоиться — Язъяван был для них как бельмо на глазу. «Эх, если бы в институте царила подлинно товарищеская атмосфера, — думал Давран. — Можно было бы с полной откровенностью поделиться сомнениями, рассказать о «святой ночи», о призраках, являвшихся мне возле раскопок». Археолог никому еще не говорил, что ему довелось наблюдать «святого Хызра». Когда видение повторилось дважды, он решил: «Выходит, предание не так уж фантастично. Ясно, что многое — плод воображения, но реальная основа легенды существует. Святую ночь, впрочем, тоже приплели впоследствии — видимо, двадцать седьмое число рамазана связывалось в старину с каким-то религиозным событием. Надо будет выяснить это… Мне, во всяком случае, повезло больше других — две «святые ночи» подряд». Но потом ему пришло в голову, что галлюцинации посещали не только его. «Как объяснить такую текучесть среди рабочих экспедиции? Четверо уволилось при Асаде Бекмирзаевиче, на днях — еще двое. И все при этом держали себя как-то странно, сбивчиво объясняли мотивы ухода…»

В мраморном вестибюле института было прохладно. Шум уличного движения едва проникал сюда и не мешал дремать вахтеру. Давран дотронулся до его плеча. Старик встрепенулся, открыл глаза и удивленно воскликнул:

— Давран Махмудович! Сколько лет, сколько зим! Видно, все время пропадаете в экспедициях — вон как загорели.

— Да, Ахмад Гафурович, копаемся, как кроты… Что новенького здесь?

— Пусто. Полевой сезон — почти все в отъезде. Вот только завтра соберутся на ученый совет. Вы, никак, тоже с этой целью прибыли?

— Когда собираются?

— В двенадцать, как обычно.

Давран хотел было повернуться и выйти на улицу, как вдруг услышал знакомый голос:

— Товарищ Хасанов!

Он поднял голову и на самом верху марша парадной мраморной лестницы увидел дядю Нияза. Тот широко улыбался и как-то заговорщически махал ему рукой.

— А ну поднимайтесь, дорогой, сюда. По вас все так соскучились.

Давран через силу улыбнулся и взбежал по ступенькам. Пожал протянутую ему руку.

— Пойдемте потолкуем ко мне в кабинет, — сказал Мансуров, мягко взяв аспиранта за локоть.

Когда они уселись в кожаные кресла возле шахматного столика, заместитель директора института заговорил, все так же улыбаясь:

— Милый Давран, позвольте мне, как старшему, называть вас по имени. Вы, конечно, знаете, что я очень уважал покойного коллегу Бекмирзаева. Это был человек редкостно одаренный. И я был просто счастлив, что дело моего друга хотите продолжить вы, талантливый молодой ученый. Однако…

Давран внутренне напрягся, «Вот оно, из-за чего меня вызвали…»

— Вы прекрасно знаете, что работа института подчинена определенному плану. В соответствии с ним выделяются и средства, и, хотя работы в Язъяване не планировались на ближайшие годы, я поддержал Асада Бекмирзаевича, уговорил товарищей, от которых зависела судьба экспедиции… Но теперь мне самому приходится поднимать вопрос о временном прекращении раскопок. Повторяю — временном…

— Но позвольте, уважаемый Эмин Мансурович… — попытался прервать его Давран.

— Не позволю, дорогой Давран. Выслушайте сначала меня. Завтра речь пойдет о нуждах экспедиции в Пскенте. Работы там ведутся большие, с размахом. Результаты, правда, еще не очень значительны. Но все зависит от энергии руководителя. Вот этим-то качеством прежний начальник партии и не отличался, — Мансуров сделал многозначительную паузу и торжественно продолжал: — Я намерен предложить на его место вас, дорогой Давран…