Узбекские повести - [25]

— Ты что так испугалась? Тебя, что ли, придут воровать?

— Меня? Вот богатство-то! — старушка засмеялась мелким дребезжащим смешком.

— Нет, Гульсара, украдут, так деньги украдут, а тебя не тронут!..

Мустафа сказал и вдруг вспомнил, что его жену зовут Гульсарой. Это девичье имя удивило его, старухе совсем не подходит такое — Гульсара.

Сколько ни тужился Мустафа, но никак не мог представить жену девушкой. Гульсара была его вторая жена. Когда первая жена, Майрам, умерла, старики в Галатепе не захотели оставлять Мустафу вдовцом и женили его на Гульсаре. Она тоже тогда была вдовой после смерти мужа, торговца кунжутным маслом. Давно это было, лет сорок назад.

— Ты не бойся, Гульсара, — сказал Мустафа. Он нарочно назвал ее Гульсарой. Сейчас ему очень забавно было называть ее Гульсарой. — Тебя не украдут, Гульсара!

— Да кому я нужна!.. — отмахнулась старушка. — Только вот думаю, все же что-то надо делать, раз есть деньги.

— Скажи, сделаем, Гульсара…

— Может, поминки по Майрам-апа справим?

— Это ты хорошо придумала, Гульсара, — Мустафа обрадовался, что она вспомнила про его первую жену. — Но поминки мы уже делали. Помнишь, резали тогда еще большого белого барана? Я его совсем маленьким купил у Ибадулло Махсума.

— Что-то запамятовала, — призналась старушка. — Но если небольшие поминки, тогда, может, я сама что-нибудь испеку, зажгу пару свечек?

— Хорошо, Гульсара, ты зажги пару свечек, — согласился Мустафа. — Бедная Майрам порадуется.

— Дай бог, чтоб порадовалась! А то ее дух стал часто навещать нас, вы не заметили?

Мустафа сделал вид, будто не услышал. Он не любил говорить о духах умерших. Верить в них верил, но говорить не любил. Дух одного возвращается и поет сверчком, другого — цикадой. Дух у кого-то еще оборачивается даже змеей. Тут ничего нельзя предугадывать, и лучше уж не тревожить духов лишними разговорами. Мустафа хорошо помнил, как дух умершего ишана обернулся змеей и укусил его же собственного сына Салимхана. Вообще этих духов никогда не поймешь, и они, кажется, не слишком разбираются, виноват ты или нет, свой ты или чужой, раз дух обернулся змеей, так он непременно ужалит. А Салимхан тот был человеком тихим, покорным, сроду никого не обижал, а отца своего и подавно — отец резкого слова от него никогда не услышал. И сам покойный ишан был неплохой человек, но, увы, дух его обернулся змеей и ужалил его же сына, еле спасли. Так что о духах лучше не заикаться. Но жена Мустафы не догадывается об этом и все говорит о них. Мустафа сколько раз просил ее не делать этого, да что с нее взять, она ведь баба, а у баб язык без костей.

Старушка опять принялась колотить шерсть. Опять поднялась едкая известковая пыль. Мустафа засуетился и, чтобы хоть немного отвлечь жену от ее занятий, спросил?

— Ты телят накормила, Гульсара?

— Накормила, — ответила она, перестав орудовать палкой. — Рыжий что-то невесел, заболел, наверное…

— Ничего, отойдет… А ты себя особо не утруждай, Гульсара, — торопливо сказал Мустафа, боясь, что она опять примется за свою палку. — Ты себя не мучай, зачем тебе в старости лет так надсажаться. Сиди спокойно, и без этой шерсти как-нибудь проживем.

— А потник для Камала? — удивленно спросила жена.

— Так он не сегодня нужен, можно и повременить… Ты хоть немного отдохни, Гульсара.

— Человек без работы быстро стареет, — сказала она.

Мустафа не мог удержаться от смеха — так потешны показались ему слова жены.

— Ты же все равно старая, Гульсара! — сказал он. — Ты точно Назар Махдум, тому тоже все молодым хочется быть. Самому уже за семьдесят, а он еще…

— Это вы над кем смеетесь? — спросила старушка. — Надо мной или над Махдумом?

— Над тобой, Гульсара, над тобой!.. — сказал Мустафа. — Над кем же мне еще смеяться?

— А Назар Махдум? — чуть обиженно спросила старушка. — Над ним вы не смеетесь, он же старше меня на целых пять лет.

— И над ним немного смеюсь, Гульсара, — утешил ее Мустафа. — Ты уж не обижайся, Гульсара, это я без злости смеюсь.

Мустафа вспомнил Назара Махдума, маленького словоохотливого старичка, о котором ни один галатепинец не мог думать без улыбки. Ходил Назар Махдум важно, заложив руки за спину, — не больше не меньше председательская походка! Страшно не любил сам работать, но каждый день без всякой на то надобности выпроваживал на улицу, к большой яме под дувалом, своих внуков и заставлял их месить глину. Внуки работают, а Назар Махдум гордо расхаживает по краю ямы и заговаривает с прохожими…

— Эй, Саламбай! — кричит он. — Проходишь тут мимо моего дома, а где твой салам? Нехорошо, Саламбай, нехорошо! Думаешь, я тебя самого увидел, так мне от тебя и салама не надо?

Салам кисло улыбается — он сколько помнит себя, постоянно слышит эту шутку Назара Махдума, связанную с его именем.

— Салам-алейкум, дед Махдум! — говорит он, подойдя поближе. — Не уставать вам желаю! Вижу, работаете тут…

— А! Какой из меня работник! — отмахивается Назар Махдум и, довольный собой, продолжает ходить взад-вперед по краю ямы. — Видишь, Саламбай, какие у меня внуки, не парни, а настоящие дэвы!.. — он показывает на лоснящиеся от пота спины подростков в яме. — Это я раньше работал, а теперь, слава богу, эти ребятки избавили меня от всего. Но, Саламбай, что поделаешь, человек я, как ты сам знаешь, привыкший к труду, не знаю ни минуты покоя! Не могу я сидеть дома, Саламбай! Сам удивляюсь, почему это мне не сидится дома. Ведь я мог бы и дома посидеть, а?