Узбекские повести - [110]

Удача — редкая гостья, и кто ее поймает, должен держать крепко. Упустишь по мягкотелости — снова не поймаешь. Тут надо больше полагаться на разум, чувства часто подводят человека.

В дверь нерешительно постучали, и не успела Малика пройти к креслу за стол, где она любила встречать пришедших, дверь отворилась и показалась старушечья голова.

— Я к вам, Малика-хон.

— Заходите.

Старуха вошла, но в нерешительности остановилась, глядя на председательшу, не двигавшуюся ей навстречу. Старуха, конечно, не могла начать разговор, пока они не обнялись, как это заведено по обычаю, ведь без этого нельзя, как нельзя садиться за дастархан неумытым.

— Сначала поздороваемся, — наконец решилась старуха. — Или председательши так не здороваются, анайлай? — Старуха заметила, конечно, что председательша очень уж неохотно протянула к ней руки, но с подчеркнутым чувством погладила полные плечи молодой женщины. — Вы уж меня простите.

Малика натянуто улыбнулась, а старуха, чтобы сгладить заминку, сразу заторопилась со своим делом.

— Смотрю на вас, Малика-хон, не нарадуюсь, ведь вы выросли у нас на глазах! Очень я жалею, что не засватала вас, когда просил меня об этом сын. Разве можно было подумать, что вы станете такой красавицей, анайлай. Вы просто расцвели, Малика-хон! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…

Пока старуха рассыпалась в любезностях, которые в иную минуту, несомненно, были бы приятны для уха, Малика прошла к столу, села в свое кресло, взяла карандаш и стала нетерпеливо катать его по столу, ожидая, пока старуха перейдет к делу.

— Послушайте, Малика-хон, — старуха наклонилась над столом, взмахнула широкими рукавами. — Этот ваш партком, он чем-нибудь думает?

Малика вгляделась в лицо старухи: кожа, как скомканная бумага, ни одного зуба во рту, рот запал, и от этого подбородок резко выступил вперед. Неужели и я когда-нибудь стану такой ведьмой? Малика улыбнулась и спросила, ласково усаживая старуху на стул:

— Что вам сделал плохого этот несчастный?

— Мне-то он ничего плохого не сделал, — сказала старуха, почувствовав, видимо, что без особых причин обвиняет парторга. — А какой-то пустяк и не может решить, а? Ведь он мужчина, ему должно быть стыдно!

Старуха прикрыла руками беззубый рот и искоса внимательно взглянула на председательшу. Девушка красивая, видная — и без мужа. Разве это жизнь — сидит тут, в кабинете! Ей бы детишек полон дом, чтобы дергали за подол. Нет, одиночество не удел женщины, это удел всевышнего.

— Это смотря какой пустяк, может быть, и я не в силах его решить?

— Да что вы? — удивилась старуха. — Кто же еще может, ведь вы самая главная здесь?!

Искреннее удивление старухи, ее вера во всемогущество председательши тронули Малику, она улыбнулась и откинулась в кресле.

— Вот ведь в чем дело. Нынче мы никак не сможем ухаживать за шелкопрядом, вы уж нам в этом году не выдавайте, очень вас попрошу.

Удовольствие, сиявшее на лице председательши, мгновенно исчезло, Малика поджала губы и механически пробежала глазами по бумаге под стеклом. Старуха пришла с разговором не из приятных.

— А что случилось у вас в семье?

— Может быть, вам неизвестно, но за долгие годы ожидания аллах, по милости своей, дал нам утешение на старости лет, — старуха счастливо улыбнулась, прикрываясь широким рукавом. — Невестка разрешилась мальчиком. Еще даже сорока дней не прошло. Вы ведь знаете, ребенок и десятерым свяжет руки. Если мы возьмем шелковицу — невестке не справиться. Боюсь, не заболела бы, и за листьями надо ходить, и гусениц кормить, и за ребенком смотреть…

— А что, разве ваш сын не может сходить за листьями? Она пусть занимается ребенком, он будет снабжать гусениц листьями. — Малика перешла на строгий тон. — Кстати, о кормах в этом году особенно не надо будет беспокоиться. Создали две бригады, они будут развозить листья тутовника по домам.

— Все равно, женщине с первенцем будет тяжело, неужели вы не понимаете, Малика-хон. Обойдитесь нынче без нас, будем живы — в следующем году выполним двойную норму. — Старуха взмахнула широкими рукавами. — Малика-хон, милая, не откажите нам.

— Не уговаривайте, не могу. — Малика сказала это твердо и поднялась из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Это как раз такая просьба, которую не могу выполнить и я. Шелкопряда нам выделили из расчета на число жителей. Куда же я его дену, если вы откажетесь, потом кто-нибудь еще?

Малика, конечно, замечала, как действует на подчиненных этот ее жесткий непреклонный тон, но так было проще, удобнее, быстрее. Люди сразу понимали, что нет смысла тянуть дальше, что-то говорить, доказывать. Вот и старуха сразу замолчала и, немного помедлив и, видимо, собираясь с силами, поднялась и пошла к двери. Только в дверях она обернулась, окинула Малику каким-то удивленным взглядом, как будто говоря про себя: «Ах, какая беда, какая беда! У такой красивой девушки совсем нет души!»

Малика уже привыкла к таким взглядам, председателю надо уметь отказывать, это работа, и она научилась это делать. Малика дождалась, когда старуха вышла, и закрыла за ней дверь. Каждый хочет, чтобы его поняли, кто же будет понимать ее?