Узбекские повести - [106]

— Не надо было высевать хлопок во дворе детского сада! — спокойно и твердо сказал Камал.

— Вам должно быть известно требование партии и правительства. Мы не позволим пустовать ни клочку пригодной земли.

Малика поставила графин на сейф, вернулась к столу и села в кресло.

— Это не значит, что под хлопок можно занять участок детского сада. И зачем призывать партию и правительство в соучастники своего преступления!

Малика даже растерялась от этих слов Камала. Такой тихоня, молчун, мямля, и на тебе, пожалуйста! Как высказался!

— Ну, зачем так сурово, — усмехнулась Малика. — Преступление! Детсад принадлежит колхозу, надо — посадим цветы, надо будет посадить дерево — посадим дерево, сейчас стране нужен хлопок — посеяли хлопок. Это наша земля, колхозная. Вот мы ею и распорядились. Еще вопросы есть?

Камал кивал головой, его огромные кулаки лежали на коленях. Эта женщина совсем недавно была веселой, жизнерадостной девушкой. Он даже вспомнил, что она сама любила цветы, особенно базилику. Вокруг нее всегда витал легкий аромат этого цветка. Она носила базилику в портфеле, на парте у нее часто лежала веточка базилики, распространяя по всему классу свой тонкий чудесный запах. И вот теперь она смотрит зло и ведет хитрую речь, неужели так недавно она сама любила цветы? Как она очерствела. До Камала донеслись слова Малики:

— …да и стоит ли из-за каждого пустяка бросаться такими словами, как преступление! Это глупо…

— Вы считаете, что поступили по совести?

— Не надо высокопарных слов, — устало, чуть смягчившись, сказала Малика. — Посмотрела бы я на вас на моем месте. Это производственная необходимость. С нас требуют, мы выискиваем резервы. На мне ответственность за план, за весь колхоз. С меня требуют сводок, отчета за каждый клочок земли, за каждый грамм хлопка…

— На вашем месте я выглядел бы не лучше. Даже, наверное, хуже! — Камал упрямо качнул большой головой. — Но обкрадывать детей — последнее дело!

Малика вздрогнула и резко хлопнула ладонью по столу, ее полные красивые губы задрожали.

— Прошу не забываться! — она взвизгнула так, что, наверное, голос ее слышно было на улице.

Камал прижал правую руку к груди:

— Извините, апа! Я не хотел вас обидеть, извините…

— Я обкрадываю детей? Это называется — не хотел обидеть! — Малика была вне себя от гнева. — За что вы меня ненавидите? Вечно вы что-то находите, чтобы испортить человеку настроение.

Камал недоуменно улыбнулся. Ему непонятно было возмущение Малики, ведь он просто назвал вещи своими именами.

— Вы за что-то решили мстить мне? — Малика вскинула голову с тяжелым лоснящимся узлом волос и отвернулась к окну.

— Нет, нет, — протестующе взмахнул руками Камал. — Вы же прекрасно знаете, я это говорю только потому, что мне жалко ребятишек.

— А по-моему, с ними все в порядке!

— Неужели наши дети ничего, кроме хлопка, не будут видеть, апа? Подумайте! Детство без цветов! Много ли даст этот жалкий клочок земли? Еще не поздно все исправить, распорядитесь, чтобы снова посадили цветы! Неужели урожай с пришкольного участка повлияет на колхозный план? Ведь таким путем нам не удастся осла превратить в верблюда!

Но Малика уже не вслушивалась в слова Камала. Она, председатель, должна выслушивать нравоучения от агронома? Почему? Кто он такой? Кто здесь должен командовать? Не слишком ли много он берет на себя? Неужели он думает, что председатель послушно будет плестись за ним и следовать его указаниям? Сует свой нос всюду. Нет, Малика не забыла и не забудет, что в прошлом году, когда решено было начать наступление на Маханкуль, именно Камал устроил настоящий скандал и даже пожаловался на нее секретарю райкома. Но там ему поприжали хвост, секретарь райкома встал на сторону председателя. Того урока, видимо, хватило ненадолго, опять принялся за старое.

— Послушайте моего совета, апа, люди уважают вас, дорожите этим авторитетом, не допускайте, чтобы на вас пала тень!

— Знаете, товарищ агроном, — откинув голову, Малика пренебрежительно глянула на Камала, — мне кажется, вы слишком щедры на советы. Поберегите, самому могут пригодиться!

Брови Камала сдвинулись у переносицы. Сняв с головы тюбетейку, он резко хлопнул ею о ладонь, затем расправил, снова надел на голову и поднялся.

Малика, насмешливо улыбаясь, не отрывала от него глаз. Очевидно, ее радовала победа над этим крупным сильным мужчиной, беспомощно топтавшимся у ее стола. А Камал чувствовал, что напрасно ввязался в ненужный спор, ведь он не спорить приходил. Он не сумел объяснить председательше одну, очень важную, истину. Он хотел сказать, что из-за нескольких килограммов хлопка дети могут стать беднее, что в цветах красота мира, что красота так же необходима, так же дорога, как хлопок, может, и дороже! Ну сколько в конечном счете можно собрать с пришкольного участка? Пятьдесят килограммов, от силы сто, с детсадом. Маленькая кучка рядом с пирамидами хлопка, производимого колхозом, ничего она не даст, да и председательшу не вознесет к небесам. Конечно, всем хорошо, когда колхоз выполняет план: достаток в доме дехканина превращается в богатство. Но неужели для этого засадить хлопком пришкольный участок, лишить детей красоты? Пусть лучше план сгорит! Камал хотел сказать, что в мире нет ничего дороже человека, особенно ребенка! Но ведь у нее нет детей, она неправильно поймет, обидится… Может быть, он и сказал бы все это, но зазвонил телефон.