Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - [112]

». Страх перед будущей карой нейтрализовал ужас перед текущей бедой — Черный Принц разгадал эту загадку в Лиможе и дал это понять.

Кампания 1355 года интересна еще и потому, что поднимает вопрос о том, стремился ли Эдуард к решающему сражению. Это спровоцировало длительные дебаты между военными медиевистами. Клиффорд Роджерс написал ряд научных статей, а также книгу, в которых приводятся свидетельства очевидцев о том, что Эдуард III и Черный Принц активно искали сражений с французами. Часть этих свидетельств может быть истолкована различным образом. Например, когда Жан ле Бель цитирует короля, и якобы тот говорит, что отправится во Францию «и даст сражение королю Иоанну», то подлинная ли это цитата, а если так, то не несет ли она чисто переносный смысл? Рождественские письма на родину от Эдуарда и Уингфилда тоже указывают на такое намерение в 1355 году. Но, чести ради, так и должно быть: едва ли в них говорилось бы, что Эдуард шарахался от французов, как черт от ладана. Помимо самого риска любой битвы и общей стратегии полководцев избегать ее, есть также и чисто практический аспект разорений и грабежей: зачем рисковать потерей огромных богатств в решающем сражении? Нетрудно понять, что сделал бы в такой ситуации король Иоанн Английский: просто забрал бы себе легко доставшееся богатство и удалился. Но личность такого склада, как Черный Принц, — это уже совершенно другое дело.

Действительно ли Черный Принц, как предполагает один из хронистов его отца, «предал опустошению всю страну, чтобы вызвать еще более острое недовольство французов и подтолкнуть их к битве?» Роджерс приводит в защиту этого веские доводы, утверждая, что напряженная военно-политическая обстановка во Франции делала короля Иоанна II весьма уязвимым при решающем ударе. Поход на Тулузу он рассматривает в таком свете: это унижение, разорение окрестностей вокруг города было предназначено для выманивания гарнизона за пределы стен и втягивания его в сражение. Однажды в конце ноября войско Эдуарда построилось в боевой порядок, однако французы, численно намного превосходящие англичан, все же отступили. Авангард Эдуарда вступил в бой с частью французов, часть перебил, многих захватил в плен. В общих правилах избегания сражений всегда есть исключения, и подобный выпад Эдуарда, возможно, стал одним из них. Точно так же, как битва при Гастингсе — когда Вильгельм Завоеватель намеренно выбрал в качестве своей цели поместья короля Гарольда, чтобы вовлечь того в битву, в которой Вильгельм так нуждался. Хьюитт писал: «Поскольку завоевывать Францию было нецелесообразно, врага требовалось ослабить путем лишения его жизненно важных ресурсов. Разорение являлось экономическим средством для достижения конечной политической цели». Упомянутая нецелесообразность (хотя и не абсолютно неосуществимая задача: колонизация, союзники, покоренное и напуганное население помогли бы добиться того же результата) означала бы, что Эдуард ищет решающей, сокрушительной победы в битве, чтобы одним махом радикальным образом изменить политическую ситуацию. Отказ жителей Каркассона подчиниться выявил пределы разорения; приближение французских войск увеличило шансы на решающее сражение. Является ли совпадением тот факт, что именно после неудачи под Каркассоном английские источники в один голос твердят о большей готовности войск Эдуарда к битве?

Изгнание жителей из Каркассона

После смерти Черного Принца большие английские шевоше эпохи Столетней войны стали более редкими, поскольку не могли достичь важнейших военно-политических целей. Все же они играли существенную роль в войне, как и любые набеги (масштабы разорения Франции в XV веке были поистине огромными), но результат конфликта определяли осады. Ответ французов на шевоше начал выражаться в укреплении важнейших крепостей, самовольном оставлении сельских областей и лишении англичан возможностей пополнения ресурсов, что предотвращало отделение более мелких отрядов от основного войска. При всем при том французы старательно избегали решающей битвы. Такая стратегия оказалась исключительно успешной, она, по-видимому, стала достойным противовесом блестящим умам Эдуарда и его военачальника. Хотя здесь не было ничего нового: герцог Вильгельм Нормандский то же самое предпринял против своих врагов в 1050-е гг., т. е. еще за три века до Столетней войны. Если стратегия уклонения от сражений оказалась столь эффективной для французов, то для англичан она, очевидно, стала пагубной.

Разорение имело немало преимуществ — обеспечение войска провизией, политическое и экономическое ослабление противника, наказание инакомыслящих, грабежи и мародерство (и к этому можно добавить поиск или уклонение решающего сражения). Если главной целью шевоше Эдуарда Черного Принца было вовлечь французов в ожесточенную схватку, то в этом он определенно потерпел неудачу. Но в остальном, согласно утверждениям хронистов, он получил щедрую компенсацию: добыча оказалась такой огромной, что люди Эдуарда «не знали, что с ней делать». Больше всего страдало мирное население, на долю которого, как обычно, выпадали основные тяготы войны. Жан де Венетт с прискорбием вспоминает о том, как во время Столетней войны претерпела его деревня и пропал весь домашний скот: