Уйти красиво и с деньгами - [13]

– Вова, ты бы лучше дома остался, – посоветовала Лиза. – Если Аделаида Петровна узнает, тебе нагорит.

Володька возмутился. Неужели Лиза считает его малявкой?

– Во-первых, никто ничего не узнает, я позабочусь, – сказал он сердито. – А во-вторых, я и так полдня просидел под домашним арестом. Я имею право вдохнуть глоток свободы. Обязательно пойду! Ты согласен, Рянгин?

Рянгин не слишком обрадовался, но согласился.

– Завтра мы все вам расскажем, – пообещал Володька. – А доказательством того, что мы не струсили и дошли до самой часовни, будет букет белой сирени.

– Тоже мне доказательство, – вдруг заупрямилась Мурочка, которая минуту назад не хотела пускать брата на кладбище. – Этой сирени и поутру можно наломать, когда светло.

– Неужели вы думаете, что мы вас обманем? – обиделся Ваня Рянгин.

– Вы, Ваня, может, и не соврете, но вот Чумилка… Если он в это дело влез, можно ждать всего.

– Чего это всего? – нахмурился Вова.

– Сам знаешь…

Вова примолк. Мурочка явно собиралась припомнить ему ту лодку, которая утонула вместе с пледом и корзиной пирогов (эту лодку Володька взялся доставить на пикник). Или лошадь, на которой Сомовы прибыли на дачу, – Вова вроде бы ее привязал, но она отправилась пастись в луга вместе с очень приличным фаэтоном. Были еще зонтики, которые ему поручали нести всевозможные родственницы и гостьи и которые он забывал в самых непредвиденных местах, включая мужскую уборную на станции.

Поэтому спорить с сестрой Вова не стал, но на кладбище собрался бесповоротно.

Иван Рянгин сказал:

– Чтобы нас не считали хвастунишками, белую сирень мы ночью положим в условленном месте. У вашего порога, Лиза, хотите?

Лиза очень хотела, но Мурочка ответила первая:

– Нет, это нам не подходит! Лиза всегда спит как убитая. Она все прозевает. А я спать не буду. Когда Володька вернется домой, он мне просто стукнет в дверь и покажет сирень.

Вот еще! Лиза совершенно не желала остаться ни с чем.

– Я тоже не буду спать, – решительно сказала она. – Я у тети Анюты отпрошусь к вам на ночь. Мы с Мурочкой дождемся, когда придет Вова…

– И наврет нам с три короба! – закончила Мурочка.

– Никогда! Я тогда и Рянгина вам приведу, пусть он все подтвердит! – кипятился Вова.

На том и порешили. Ночь опасно сгустилась, старшие Фрязины вот-вот могли вернуться из гостей. Иван Рянгин не стал даже соваться во двор – ловко перемахнул через забор. Он исчез бы совершенно бесшумно, если б фрязинская Дамка не подняла лай. Собачий скандал надолго отвлек внимание кухарки Сани, и Лизе даже не пришлось заговаривать ей зубы, пока близнецы разбегались по местам своего заточения.

Дома Лиза с удовольствием обнаружила, что адвоката Пиановича среди гостей нет. Впрочем, теперь ее совсем не беспокоили возможные осложнения. Что за ребячество бояться теткиных запретов! Неужели еще утром она могла холодеть при мысли, что Пианович наябедничает? Ерунда! Ваня Рянгин не боится ночью идти на кладбище, а сама она собирается летать на аэроплане…

К Фрязиным тетя Анюта отпустила Лизу на редкость легко: ее в ту минуту больше волновала партия в пикет, которая складывалась не вполне удачно. А вот Аделаида Петровна, увидев Лизу в своем доме, удивленно подняла брови.

– В чем дело, малютка? – спросила она тем приторным голосом, который означал у нее раздражение.

Аделаида Петровна считалась женщиной загадочной, вроде Незнакомки Блока. Она тоже носила на шляпах целые джунгли перьев. То, что она говорила и делала, надо было понимать не прямо, как есть, а совсем иначе. Если ее голос был медово ласков, значит, она сердилась. Надутые губы знаменовали игривую веселость. Она хохотала, когда бывала в бешенстве, и плакала в голос от удовольствия. Все эти странности интриговали и притягивали посторонних мужчин, зато домашним доставалась масса хлопот.

Борис Владимирович больше всех страдал от загадочного нрава супруги. С годами он научился понимать Аделаиду Петровну правильно, то есть наоборот. Но иногда бывали и промашки. Тогда он получал тяжелую семейную сцену (рыдания, запертая дверь, дрожащая рука, из которой падает сувенирный кинжал, купленный в Кисловодске). Случалось принять и оплеуху на смуглую энергичную щеку.

Близнецы Аделаиду Петровну не выносили, прислуга боялась, собака Дамка при ее приближении угрюмо пряталась в конуру. Но в сущности Аделаида Петровна нисколько не была зла. Лиза это понимала. Она потупила глаза на бледные разводы платья госпожи Фрязиной и проговорила глупейшим голосом Красной Шапочки:

– Аделаида Петровна, тетя очень просит вас приютить меня сегодня. У нас в комнатах мух морят каким-то шведским средством. Оно нехорошо пахнет.

– А как же общество, которое у вас собралось? Ведь сегодня четверг.

Тетя Анюта принимала, как всякая дама высокого тона, не когда попало, а по вторникам и четвергам. Аделаида Петровна это знала.

– Внизу все спокойно: там мух не было. Зато в спальнях… – вздохнула Лиза.

– И Балановский сегодня у вас?

– Нет. Сегодня совсем мало народу, даже Пианович не зашел. А тетя Анюта проиграла в пикет три рубля.

Аделаида Петровна грустно улыбнулась пудреным лицом. Ей почему-то нравилось, когда у Анны Терентьевны случались оплошности и проигрыши. А инженера-путейца Балановского она числила жертвой своей красоты и жестокости. Считалось, что именно из-за несчастной любви Балановский оставил приличное общество. Теперь он пропадал ежедневно в какой-то дурной мужской компании, где пил, ел, пел, плясал вприсядку и закатывался к девочкам на Саперные улицы. Одним словом, горевал.