Савицкий болел вторую неделю. Говорили, у него ангина. Собирались его навестить, но также откладывали на завтра, хотя Валентин Николаевич жил недалеко. Многие в душе желали, чтобы Савицкий подольше оставался дома, возможно, это и выражалось в том, что заваливали его стол всякой мурой. Унылая спина Савицкого наводила тоску. Когда он молчаливо целыми днями сидел, не разгибаясь, над понятными только ему схемами. Как алхимик.
После ухода Горшенина его работу над Крабовидной туманностью передали Валентину Николаевичу. Для завершения. А старую тему Савицкого специальным приказом Киреев законсервировал, как зашедшую в тупик. Даже не вынося на Ученый совет. Правда, в приказе была гладенькая и вполне тактичная формулировка.
Однако Валентин Николаевич часто оставался после работы, продолжал заниматься старой темой. Киреев рассвирепел, когда узнал о его бдениях. Последовал крупный разговор в присутствии почти всех сотрудников лаборатории.
— Вы тратите впустую деньги… Я в этом убедился при ознакомлении с вашей установкой… Единственное стоящее направление ваших работ — это вопрос о гидроксиле. Почему вы избегаете об этом говорить?! — вопрошал Киреев.
— Чепуха, чепуха… В том, что вы предлагаете, есть неразрешимые задачи, — слабо отбивался Савицкий, искоса поглядывая на окружающих. Ему так хотелось, чтобы никого не было.
— А я вам докажу! Вы запутались в трех соснах, — гремел Киреев. — И мою консультацию отвергаете. Боитесь, что ли, вы ее?
— Ничего я не боюсь. Не надо мне ничего доказывать, — все тише отвечал Савицкий.
— Короче, я вам запрещаю продолжать работу. То, что вы сейчас делаете, научно несостоятельно!.. Займитесь темой Горшенина. — Киреев был вне себя. — Яся, перенесите установку Валентина Николаевича к себе на детали!
И Киреев хлопнул дверью.
Яся виновато подошел к установке. Ситуация была не из приятных.
— Что же вы делаете? Что же вы делаете? — бормотал Савицкий.
Яся вышел, сгибаясь под тяжестью агрегата.
— Угроза взрыва миновала. Отбой, — прокомментировал Сеня Зуев. Всем почему-то стало грустно. В сторону Савицкого старались не смотреть. Только Бродский подошел к Валентину Николаевичу и произнес между делом:
— Ничего, старина, у вас еще есть шанс довести тему Ипполита до нужной кондиции. Все будет о-ля-ля.
Со стороны это бы прозвучало жестоко, если бы не тон, каким это было произнесено.
Реакция Киреева на «бунт» Савицкого показалась всем слишком болезненной. Ну так, ковыряется Савицкий в свободное время. Чего доброго и закончит тему… Хотя действительно уж больно долго он возится. И главное, отказывается от помощи Киреева. Гордыня.
Многие считали, что причиной несдержанности заведующего отделом явилась неудача с поставками металла. Киреев объездил множество заводов — и безрезультатно. Вот он и сорвался на Савицком. Это случилось задолго до Нового года…
Киреев появился в лаборатории после обеда. В просторном синем халате — признак рабочего настроения.
— Валентин Николаевич все болеет? Послушайте, Вадим Павлович, придется вам сходить к Савицкому… Звонили из «Экспресс-информации». Тема почти была закончена Горшениным. Пусть Савицкий сообщит выжимки. Для информации достаточно.
Еще день — и Вадим сам отправился бы к Валентину Николаевичу. Предложение Киреева было весьма кстати. Вадим не мог забыть фигуру Савицкого, прикрывшего глаза ладонью… И разбитые рюмки… Ему хотелось встретиться с Савицким. Наверняка их разговор перейдет в скандал. Иначе он никогда и не оканчивался до сих пор, но главное заговорить с ним. Показать, что он, Вадим, все прощает, все забыл, что он понимает Савицкого и не осуждает его…
Но Савицкий не появлялся. И желание Вадима превратилось в страсть. Он прислушивался к каждому шагу в коридоре. Утром заглядывал в лаборатории, где мог задержаться этот странный человек. Ежедневно давал себе слово вечером отправиться к Савицкому и каждый вечер перекладывал визит на завтра в надежде, что Валентин Николаевич утром явится наконец в отдел.
— А хлам со стола Савицкого уберите, — строго приказал Киреев. — Я это говорю не в первый раз. Надо уважать рабочее место своего коллеги.
2
С тихим шорохом откинулся глазок. Вадим почувствовал, как его осматривают. Он сделал шаг в сторону. Но дверь отворилась.
— Пришли проведать папу? Решились, значит, — сухо произнесла дочь Савицкого.
Вадим смущенно улыбнулся, словно один был виновен в том, что Савицкого никто не навещал. Вадим пытался вспомнить ее имя. Знал же, а вот забыл. И это, вероятно, отразилось на его лице.
— Не мучайтесь. Я младшая дочь Валентина Николаевича, Любовь.
— В отдел звонил врач и категорически запретил навещать. Неделю.
— Вы педантичны… Что произошло, вы можете сказать? От нас все скрывают. Ведь папа никогда раньше не пил.
Вадим не ответил и шагнул в комнату.
Он не сразу увидел Савицкого. Кровать стояла в нише, за парусиновой портьерой. Угол портьеры был приподнят, и из-под нее виднелась голова Савицкого.
Вадим подошел к портьере, не зная, что предпринять. Не заглядывать же под нее.
— Вы?! — Савицкий хотел что-то сказать, но замолчал — в комнату вошла Люба. Она забросила полог портьеры.
