— Так я возьму свой усилитель в отдел, — повторил Вадим.
— Торопились-запылились, — ответил Яся. — После вчерашней беседы я сам снес его в отдел.
— После какой беседы?
— А ты не знаешь!?
— Я с утра уехал в Институт баллистики.
— Тогда спроси Киреева. Или Горшенина.
— Ипполита?
— А то…
Яся застыл в трудной позе, отвинчивая от козырька бочки какой-то болт. Вадим понял, что ничего больше не добьется. Яся занят. Это его вывело из себя.
— Лишнего слова из тебя не выдавишь. Я всегда был уверен, что ты туповат.
— Еще бы. Когда имеешь дело с таким руководителем темы, как ты! — прокричал в ответ Яся, не оборачиваясь. Яся знал себе цену.
Обмен любезностями состоялся. Вадим зашагал в сторону отдела.
Почему Ипполит ничего не сказал об этой… какой-то беседе. Наверняка ничего хорошего, иначе Яся не убрал бы с бочки усилитель Вадима. В спешном порядке…
Воскресный день приглушил обычный ритм. Никто не стоял с папиросой у лестницы, никто не читал стенгазету «Отраженная волна», никто не перетаскивал из комнаты в комнату аккумуляторы, никто не изображал на вестибюльной доске подозрительные интегралы…
Воскресенье. По коридору гуляли сквозняки. Дежурная проветривала помещение. На подоконнике стояла электроплитка с кастрюлей. А весь отдел казался расслабленным и уютным. На вешалке висели плащи антенщиков и засаленный халат Глушковского. Они закончат подготовку радиотелескопа к наблюдениям и уйдут домой.
Вадим по привычке взглянул на расписание наблюдений.
«15.00 — Горшенин И. И. (канд. физ.-м. наук)
Туманность M 17 NGC 1952 (Крабовидная)».
— И Петр Александрович пришел. Только вот, — произнесла дежурная.
Вадиму не хотелось видеть Киреева. О визите в Институт баллистики можно рассказать и в рабочее время, завтра, в понедельник. Или вообще не рассказывать. И не обязательно встречать Киреева. Жаль, что свою резиденцию Киреев перенес из главного здания в отдел. Сидел бы у себя в роскошном синем кабинете… Однако надо взять часы. Ради этого он пришел в отдел.
Вадим поднялся на второй этаж и вошел в лабораторию. Часы он оставил, у крана, когда мыл руки после возни с компрессорной установкой. Так и есть…
Он уже собирался выйти, как увидел в углу Киреева. Через экран осциллографа плыли замысловатые кривые. Петр Александрович просматривал узел в установке Савицкого. Было непонятно — заметил он Вадима или нет. Если не заметил, то услышал, так что выйти из лаборатории не совсем удобно. Надо хотя бы поздороваться. «Почему он копается в установке Савицкого?» — подумал Вадим и поздоровался.
Киреев не ответил. Вадим постоял и добавил:
— Забыл часы. Весь день как без рук.
— Адвокатов нанимаете?! — произнес Киреев, не оборачиваясь.
— Каких адвокатов? — не понял Вадим.
— Плохих.
— Я вас не совсем понимаю, Петр Александрович.
— Слушайте, Родионов, не валяйте дурака. — Киреев только сейчас обернулся к нему.
Вадим принялся заводить часы.
— Вы будто не знаете? — неуверенно произнес Киреев.
— Бросьте намеки, Петр Александрович, — раздраженно проговорил Вадим. — Я ничего не знаю.
Киреев пробарабанил пальцами походный марш:
— Забавно! Боец-доброволец! — и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, освобождая сильную шею. — Он, видите ли, считает работу Вадима Родионова серьезным исследованием…
— Кто «он»?
— Ваш друг Ипполит. Почтенный кандидат наук Горшенин… Почему вы не удивляетесь? Вы знали?
— Догадывался, — сухо ответил Вадим. — Скажите, а вы считаете мою работу по Венере блефом? Откровенно!
— Нет. Я лишь позволяю себе сомневаться больше других.
— Почему?
Вопрос беспомощный. Вадим это понимал. Но он думал о том, что заставило Ипполита вмешиваться в его дела.
— Почему?! Вам известна легенда о Зеноне? — улыбнулся Киреев. — На вопрос, почему он сомневается больше других, Зенон нарисовал два круга — большой и малый… «Большой — мои знания, малый — ваши. Все, что за пределами кругов, — область неизвестная. Согласитесь, — говорил Зенон, — что граница соприкосновения моих знаний с неизвестным больше границы соприкосновения вашего круга. Вот почему я сомневаюсь больше других».
— Древние греки тут ни при чем. — Вадим почувствовал, что Киреев уходит в сторону от прямого разговора.
— Попросил разрешения у Савицкого посмотреть кое-что в его установке.
— И он позволил?! — воскликнул Вадим.
— Вас удивляет?
— Да, в некоторой степени.
— Вероятно, Савицкий понял, что спорить глупо. До конца года осталось не так много времени. Надо представить хоть какие-нибудь результаты. Назревает скандал. Мне известно настроение Ученого совета. Сколько можно продлевать срок его темы?
— И вы можете что-нибудь сказать? — Вадим кивнул в сторону растрепанного агрегата.
— Пытаюсь. Оказалось все гораздо сложнее, чем я полагал. Савицкий упрям. Он избрал сложную и неинтересную методу. Путаница в самом подходе. Какие-то несуразные рассуждения…
— Даже?
— Представьте себе. И главное, техническое решение на уровне сороковых годов. Архаизм… Вот, полюбуйтесь.
Киреев подвинул Вадиму общую тетрадь в коленкоровом переплете. Вадим взял тетрадь и веером пропустил листы. Смотреть не хотелось. Он думал о другом.
— Почему ж вы раньше не интересовались?
Киреев снял очки и принялся их протирать. Привычка, выдававшая его волнение.
