Уйти, чтобы не вернуться - [112]

Мои бойцы лихо перестроились в колонну по четыре и отправились в сторону полигона. Я проводил возок Ионы к гостевой трибуне, устроенной на склоне холма, с которого открывалась прекрасная панорама будущего сражения, и рассказал присутствующим о плане учения. Планом предусматривался штурм укрепленных позиций противника с боевой стрельбой в максимально приближенной к боевой обстановке.

Родовитые бояре хитро ухмылялись в усы и тихо подтрунивали надо мной, полностью уверенные, что игрища, которые я собрался устроить, только насмешат опытных воинов. Высокопоставленные недоброжелатели давно распускали по городу сплетни обо мне, выставляя псковского выскочку за придурка, и, видимо, сами в эти сплетни поверили, однако их ожидал весьма неприятный сюрприз.

По сигналу трубы стрелецкая сотня перестроилась из колонны в боевую линию и после артподготовки из «шайтан-трубы», проведенной деревянными болванками, отправилась перебежками в сторону противника. Для усиления зрительского эффекта каждый выстрел гранатомета сопровождался подрывом фугаса на позициях предполагаемого противника, в результате частокол перед укреплениями оказался практически разрушенным.

Однако противник не потерял боеспособности, и в сторону моих бойцов стали раздаваться выстрелы из пушек – их имитировали подрывы холостых картечных мин и холостые выстрелы из «дефендеров», которые производили десяток бойцов, обеспечивающих подрыв пиротехники. Среди наступающих стрельцов начали взрываться взрывпакеты и даже появились «раненые» и «убитые», которых санитары стали оттаскивать в тыл.

Чтобы немного попугать зрителей, я приказал подорвать с десяток взрывпакетов в полусотне шагов от гостевой трибуны, но, видимо, перестарался, потому что несколько бояр и попов бросились от испуга бежать куда глаза глядят. К счастью, владыка панике не поддался и остался стоять на месте, а то излишняя зрелищность вышла бы мне боком.

Грохот стоял страшный, и со стороны потешная битва стала походить на настоящую. Попы крестились, как перед концом света, а родовитые бояре тряслись от страха, как малые дети во время грозы. Неожиданно перед вражескими укреплениями вспыхнула полоса огня, но храбрые стрельцы с криками «ура!» забросали врага имитационными гранатами и бросились через огонь на врага в штыковую атаку.

Вскоре над захваченными вражескими позициями взвился красный флаг, после чего я доложил архиепископу Ионе об окончании учений и нашей полной победе.

Если судить по лицам зрителей, то устроенное нами шоу полностью удалось. Родовитые бояре, кажется, стали ниже ростом, а попы едва не шарахались от меня как черт от ладана. Точку в затянувшейся неловкой паузе поставил владыка. Иона обнял меня, как сына, и, троекратно расцеловав, заявил:

– Порадовал ты меня, боярин Томилин, есть теперь у веры православной надежная защита и опора! Поручаю тебе до весны стрелецкий полк набрать, обучить и вооружить! Отказа ни в чем тебе не будет!

– А сколько стрельцов в этом полку должно быть? – спросил я архиепископа.

– Набирай, боярин, для начала еще пять сотен. Я думаю, казна новгородская такое выдержит, а будущим летом решим, как дальше быть. Дорого обходится твой огненный бой, но я вижу, он того стоит!

– Будет исполнено, владыко! – по-военному козырнул я.

– Ну что теперь скажешь, Лука Федорович? – обратился Иона к степенному тысяцкому. – Ты главный противник огненного боя был и наветы на боярина Томилина едва не каждый день мне слал. Ответствуй, степенной тысяцкий, смогут твои дружинники в огонь без страха пойти, как стрельцы боярина Томилина, или нет? Чего молчишь, будто в рот воды набрал? Твое ополчение после первого же пищального выстрела за Волхов сбежало! Не быть тебе степенным тысяцким, буду просить народ православный на вече выкликать тысяцким Никифора Сторожевского, тысяцкого Славенского конца, а тебе на покой пора!

«Вот какие политические баталии, оказывается, развернулись во властных новгородских кругах, пока я занимался дружиной и строил свою усадьбу. Теперь нужно держать ухо востро, иначе можно в одно прекрасное утро и не проснуться», – подумал я, глядя на злую рожу Луки Федоровича.

После отповеди владыки степенной тысяцкий покинул мероприятие, а ко мне выстроилась настоящая очередь бояр, желающих выразить свое восхищение проведенными учениями. Политика дело грязное, и я прекрасно понимал, что бояре хвалят меня вынужденно, а на самом деле моя близость к владыке для многих как красная тряпка для быка. Если раньше я не встречал прямого сопротивления, так как большинство бояр просто не верили в успех затеи со стрелецкой сотней, то теперь начнется настоящее противодействие. По притворным маскам одобрения на лицах бояр было прекрасно понятно, что моя спокойная жизнь закончилась и теперь за меня возьмутся всерьез.

Примерно через полчаса стрелецкая сотня, с триумфом проведшая показательные учения, выстроилась на плацу перед владыкой, и он лично вручил мне боевое знамя с вышитым на нем ликом Андрея Первозванного, которое я как бы невзначай попросил архиепископа благословить.

Владыка мгновенно сориентировался в ситуации и, благословив знамя, толкнул настоящую речь по этому поводу. Правда, затем Иона укоризненно шепнул мне на ухо, что такое дело нужно было свершить у стен Софийского собора, а не на учениях, но было уже поздно. Чтобы оправдаться в своем промахе, я заверил архиепископа, что стрелецкий полк будет приведен к присяге в детинце по заранее согласованному с владыкой плану.