Увеселительная прогулка - [29]

Шрифт
Интервал

Ты боялась стать матерью. Ты сказала: если женщина беременна, она не может заниматься любовью. Я поверил тебе — так мало я смыслил тогда в этих делах. Мы стали ссориться, я иногда напивался. Ты жаловалась на плохое самочувствие, но тем не менее пошла работать, потому что, как ты говорила, нам теперь нужно будет столько всего купить. Я восхищался тобой. Ты работала до восьмого месяца. Потом тебя вдруг стали беспокоить боли в сердце. «У меня что-то неладно с сердцем», — заявила ты. Я повел тебя к специалисту, электрокардиограмма ничего не показала, а врач диагностировал невроз, возникший, возможно, на почве страха перед материнством. Он прописал тебе либриум, валиум и тому подобные лекарства, от этих лекарств или от чего другого, но ты стала чувствовать себя лучше. В декабре родился Оливер. Я до последнего момента от тебя не отходил, рассказывал смешные истории, даже когда у тебя начались схватки, и ты хохотала, хохотала так, что и не заметила, как Оливер от тебя отделился…

Взглянуть правде в глаза? Примерно через три недели после родов ты снова позвала меня к себе. Но было уже не то, что раньше. Я подумал, ну что же, Наверно, так и должно быть. Что ты думала при этом, я не знаю. Ты ни разу ничего не сказала. Материально мы как-то существовали, сводили концы с концами, голодать нам не приходилось, вино, правда, бывало только по субботам. Развлекаться мы теперь все равно не имели возможности из-за Оливера, да я и не испытывал никакой потребности, как ты — не знаю, ты ничего не говорила, зато я помню, что у тебя опять появились жалобы на сердце, что ты часто отказывалась спать со мной, ссылаясь на усталость, а я не настаивал — у тебя на руках был Оливер, хозяйство, работы невпроворот, одни пеленки чего стоили… Иногда к нам заходил твой знакомый — Бруно, преуспевающий фотограф… Они у тебя все фотографы… Он приносил на ужин мясо и вино. Вначале он бывал раз в неделю, потом два, а потом и четыре раза в неделю. У него была машина, он ею пользовался для работы, и вот в 1953 году, незадолго до пасхи, он сказал, что ему надо срочно ехать в Париж, не хотим ли мы составить ему компанию. Я ответил, что это не получится — я как раз должен был закончить большую работу для радио, да и встал бы вопрос, с кем оставить Оливера. И тогда я предложил: возьми с собой Сильвию, она почти не выходит из дома, сидит как привязанная… Итак, в светлый четверг ты уехала с Бруно. Позднее мне передавали, что в Женеве — по какой-то причине Бруно пришлось ехать не через Базель, а через Женеву — у тебя случился на улице приступ сердечной слабости. И снова выяснилось, что сердце у тебя само по себе здоровое. Опять невроз. Во вторник после пасхи вы вернулись, а в среду Бруно заявил, что ему необходимо со мной поговорить. Он сказал: «Ваши супружеские отношения не ладятся, отпусти Сильвию, разведись с ней. Сильвия тебя не любит». Я спросил: «Она любит тебя?» — «Да», — ответил Бруно. Признаюсь, развода я себе представить не мог. Потому что любил тебя и Оливера. Ребенком и подростком я сам слишком сильно страдал оттого, что меня швыряли туда-сюда и мне приходилось жить то у бабушки с дедушкой, то у матери, то у каких-то родственников, то в интернатах. И мне это представлялось самым большим злом, которого надо бояться и от которого я во что бы то ни стало должен уберечь Оливера. О том, что я по-настоящему любил тебя — хотя и страдал оттого, что ты все реже соглашалась на близость со мной, — я сейчас говорить не буду, я воспринимал твое охлаждение как нечто вполне естественное. От всех вокруг я слышал, что брак и половая жизнь — это далеко не одно и то же, уж не говоря о том, утешал я себя, что католическая церковь дозволяет супругам иметь сношения только ради рождения детей, наверно, люди, которые это придумали, тоже были не без головы.

Когда я пытался выяснить у тебя, что у вас с Бруно, ты заявила, что Бруно все выдумал, у него нет никаких оснований и так далее. На этом и кончилась наша, вернее, моя дружба с Бруно, вопрос о том, встречалась ли ты с ним и дальше, я оставляю открытым. Через три года после нашей свадьбы нам предложили съехать с квартиры: я написал управляющему, как он выразился, наглое письмо, кроме того, наши материальные дела обстояли неважно и мы задолжали квартирную плату. Тогда ты сказала: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». — «Как помогло? Чему помогло?» — спросил я. «Мы с тобой на время расстанемся, — сказала ты, — подыщи себе небольшую квартирку, Оливера мы отвезем к твоей матери, я уже с ней договорилась…» Я подчинился. Я вдруг понял: со мной можно делать все, что угодно. Я снова почувствовал себя мальчиком, которого можно бить и у которого не хватает духу защищаться… После того как мы разъехались, ты поселилась у одной своей приятельницы, которая была влюблена в какого-то фабриканта и чувствовала себя несчастной. Ты временно работала машинисткой. И если я вечером случайно встречал тебя в городе, ты всегда бывала в подпитии и всегда в сопровождении какого-нибудь не очень молодого мужчины — явно из породы опустившихся неудачников. Мне было тошно. Но я знал, что моя привязанность к тебе пересилит все. Я готов был простить тебя. Оливер, если помнишь, ужасно плакал, когда мы уезжали от моих родителей. Уезжали на машине. За два месяца до этого мы купили себе «пежо». Купили в рассрочку. Я тогда временно исполнял обязанности редактора. Я пытался сделать то, что делает в подобной ситуации большинство мужчин, — пытался влюбиться в другую женщину. Другая женщина у меня была. Молоденькая секретарша из редакции. Но я не влюбился, я не смог полюбить, зато она влюбилась в меня. Я бывал с ней всюду, я спал с ней, однако наша связь продолжалась недолго, всего два или три раза ей было со мной хорошо, а потом она все время плакала и говорила, как ты можешь обнимать меня, думая о своей жене. Она была права, и мы расстались. Я почувствовал себя больным, пошел к врачу, тот сделал мне несколько уколов кальция. Я объяснил ему: я заболел, потому что от меня ушла жена. Он ответил: «Не будьте слюнтяем, в Швейцарии каждый год расторгается сто тысяч браков, вы действительно больны, и я вас вылечу». Я написал тебе письмо: либо ты вернешься и мы заберем Оливера к себе, либо я подам на развод. У меня был телефон, и ты стала через день мне звонить.


Еще от автора Вальтер Маттиас Диггельман
Якоб-старьевщик

Из сборника «Современная швейцарская новелла».


Рекомендуем почитать
Тринадцать трубок. Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца

В эту книгу входят два произведения Ильи Эренбурга: книга остроумных занимательных новелл "Тринадцать трубок" (полностью не печатавшаяся с 1928 по 2001 годы), и сатирический роман "Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца" (1927), широко известный во многих странах мира, но в СССР запрещенный (его издали впервые лишь в 1989 году). Содержание: Тринадцать трубок Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца.


Памяти Мшинской

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Эту книгу можно использовать как путеводитель: Д. Бавильский детально описал достопримечательности тридцати пяти итальянских городов, которые он посетил осенью 2017 года. Однако во всем остальном он словно бы специально устроил текст таким намеренно экспериментальным способом, чтобы сесть мимо всех жанровых стульев. «Желание быть городом» – дневник конкретной поездки и вместе с тем рассказ о произведениях искусства, которых автор не видел. Таким образом документ превращается в художественное произведение с элементами вымысла, в документальный роман и автофикшен, когда знаменитые картины и фрески из истории визуальности – рама и повод поговорить о насущном.


Конец века в Бухаресте

Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.


Его Америка

Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.


Красный стакан

Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.