Увертливый - [5]

Кожу на затылке пришлось зашивать. Петю отвели в травмпункт и там мучили, обрабатывая рану, прокалывая иголками и грубо стягивая края нитями. Голову завязали, и целую неделю он ходил в «чалме». А потом его мучили, выдергивая швы. А потом он долго ходил с белой нашлепкой, и еще дольше – с обритым затылком.

Петя испытывал на себе всю гамму человеческих чувств, сравнивая с тем, что об этом написано в литературе и, трактуется в этических наставлениях. Например, о мстительности говорилось по-разному. Это качество слыло не из хороших. Но в выражении «взять реванш» мстительность выглядела пристойно. А когда речь шла о поруганной чести или о разоренном гнезде, это гремело уже, как призыв к возмездию. Оказалось, что сами мысли о мщении могут доставить сладостное наслаждение. Хотя продумывание связанных с этим деталей и вызвало чувство гадливости.

Воспоминание об инциденте погрузилось в колодец прошлого, но, оказалось, не навсегда. Однако с тех пор Петя начал задумываться. В школах мальчишкам внушали, что доблестные воины (рыцари и богатыри) должны биться насмерть в открытом бою и всегда побеждать. А тот, кто не побеждает, обязан героически пасть. Слабые мужчины не имеют права на существование, по крайней мере, не достойны упоминания. Увертываются только подлые трусы и коварные террористы. Партизанско-диверсионные методы – это уже военная хитрость, то есть – не солдатского ума дело. Об этом пусть заботятся генералы, а не будущие защитники Родины. Такая трактовка напоминала игру со слепыми котятами, и поэтому не нравилась Галкину.

К огорчению старых кокеток, преподавательская осиротела, лишившись своего украшения: после случая с Петей красавцу Лапину пришлось увольняться. Всплыл факт, что не только мальчишкам, но и девчатам он не давал прохода: щупал прямо в спортзале на глазах у других. Оказывается, про него давно всем было известно. В этом «малиннике» ему все прощалось: тайно и трогательно ему покровительствовала директриса. И когда появился увертливый и подозрительно молчаливый Галкин, физкультурник потерял над собой контроль.

Покидая техникум, красавец попрощался с преподавательницами, а, проходя мимо студентов, нашел глазами забитого Петю и, можно сказать, добродушно погрозил ему пальчиком: «Погоди, Буратино! Попадешься – убью!» Пройдет немало времени, прежде чем состоится их встреча.

Начальница так же тайно, как была очарована «физкультурником», теперь ненавидела Петю, но благоразумно не стала от него избавляться: библиотечному делу катастрофически не хватало «мужского духа» и это учитывалось во время проверок. Юноша учился, можно сказать, хорошо. Технические предметы и канцелярщину не любил. Было скучно, и, отвечая, он неуверенно мямлил. Наставницы кричали: «Проснитесь! Чего вы бухтите?» Зато на литературе – «просыпался», становился уверенным и даже отваживался на собственные суждения. Его одергивали: «Здесь вам не литинститут. Мы учим пропагандировать книги. И потом, как вы смеете судить о таких „глыбах“, как Ажаев и Кочетов?» «Вот именно, – глыбах…» – соглашался студент. Если при этом на семинаре хихикали, то в ход пускалось усмиряющее «Цыц!»: это были не настоящие студенты, – всего лишь недоучки и неудачницы. «Литераторша» докладывала выше о «критике». Но Галкину и это прощали: считая, каким бы жалким мужчина ни выглядел, у него должны быть хоть какие-то прибамбасы. Позже это назовут новомодным словцом «креативность».

С возрастом в юноше появилось что-то библейское, а библиотечное дело как раз относилось к сферам, где представители ветхозаветного племени только приветствовались, но куда почему-то не очень-то шли. Таким образом, Галкин терпел, и терпели его.

Того, кто много читает, не минует искушение самому взять в руки перо. Большинство начинает со стихосложения. Стихи это звучная, звонкая форма литературы. В хороших стихах всегда звучит музыка, тогда как в прозе ее не каждый услышит. Стихи предоставляют возможность «свободно дышать». А проза пугает объемом и представляется тюремной решеткой из слов.

Галкин накропал дюжину стихотворений и ему захотелось, чтобы кто-нибудь это прочел. Посоветовали обратиться к литконсультанту – «толковая баба, хоть и еврейка». «Толковая баба» оказалась не молодой, даже старенькой. Черные с густой проседью волосы забраны на затылке в узел. Лицо было вытянуто вперед вслед за носом. Толстые губы, к тому же, были еще и накрашены. От мраморной бледности щек веяло холодом. Но встретила она Петю довольно тепло:

– Вы знаете, мне стихи ваши даже понравились. Во всяком случае, большинство начинает хуже. Но, увы, как и многие, вы не улавливаете разницы между стихосложением и поэзией. Кроме того, меня настораживает ваша ощеренность. Что-то вас мучает, как будто вы не уверены в своей безопасности.

– А вы уверены? – неожиданно для себя спросил Петя.

– Голубчик, сейчас речь – о вас! Вы же захотите печататься!

– Уже не хочу…

– Ну что ж, возможно, это и к лучшему.

С поэтическими амбициями было покончено.

Со временем кое-кому из студенток он даже стал нравиться. Но это были не самые смелые и заметные девочки. Их тайные вздохи не имели последствий.