Утро в раю - [39]

В помещении Католической академии Баварии, где проходил коллоквиум, присутствовало пятнадцать российских и примерно столько же немецких учёных. Доклады, которые они прочли друг другу («посторонних» в академию не пригласили), были обстоятельны, но в основном традиционны по композиции, подбору и трактовке фактов.

Но не это привлекло моё внимание, а некая, как показалось, «зауженность» обсуждения — говоря о сопротивлении тоталитаризму в СССР, историки «забыли» даже упомянуть многих и многое. Например, российских немцев. Будто этот народ, поголовно отправленный за «колючку» трудовых лагерей и объявленный «вне закона», никак не протестовал против произвола и издевательств. Будто не было спонтанных и массовых акций протеста, включающих голодовки, обращений в высшие советские и международные инстанции, приковывания к ограде посольства ФРГ в Москве, несанкционированных демонстраций на Красной площади, подпольного изучения Закона Божьего и запрещённого властями родного языка. А то, что в ХХ веке именно российские немцы, по крайней мере трижды, становились «разменной монетой» в отношениях между СССР и Германией, разве можно отнести к фактам малозначительным? И как-то не верится, что устроителям мюнхенского коллоквиума неизвестны имена живущих в Германии докторов исторических наук Антона Боша, Виктора Кригера, Альфреда Айсфельда, Виктора Гердта, Виктора Бруля, москвички Татьяны Иларио-новой, Виктора Кириллова из Барнаула, Виктора Бердинских из Вятки, других их коллег, плодотворно занимающихся этим фрагментом недавней истории. Так в чём же дело? Почему не пригласили?

Впрочем, забыли не только российских немцев, но и крымских татар, месхетинских турок, религиозных деятелей, а также такое массовое движение 50-х — 90-х годов минувшего века, каковым являлось движение русских патриотов, яростно добивавшихся свержения коммунистического режима — один Всесоюзный социал-христианский союз освобождения народа чего стоит! К слову, его членам было много тяжелее, нежели диссидентам-либералам, придерживающимся западной ориентации. За рубеж из тюрем их не высылали, международные правозащитные организации и прессу, включая «Свободу», «Голос Америки», «Немецкую волну» и Би-би-си, их судьба особо не волновала, да и центральные, то есть кремлёвские власти, почему-то к ним относились много жёстче, нежели к диссидентам-либералам. К последним применяли «репрессии» наподобие той, что к известным литературоведу, критику, журналисту Виктору Шкловскому и драматургу Михаилу Шатрову. Подписав письмо протеста в защиту писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, осуждённых в феврале 1966 года за «написание и передачу за границу произведений, порочащих советский государственный и общественный строй», оба тут же получили Государственную премию и ордена. И не они одни! Среди подписавших письмо в защиту «лютых антисоветчиков» были и до и после обласканные властями И. Эрен-бург, Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко, Ю. Нагибин, К. Чуковский, В. Каверин, В. Войнович, Ю. Мориц, Б. Окуджава, С. Рассадин, Д. Самойлов, Б. Сарнов, Ю. Левитанский и другие чуть менее известные литераторы. Ни одному из них, насколько известно, даже замечания по поводу того, что их мнение с мнением народа, партии и правительства диаметрально не совпало, не сделали. И это в тоталитарной империи, когда КГБ контролировало не то что слова, а даже мысли! Но, может, именно поэтому они и «отважились» подписать эту петицию? Ведь команду провести суд над Синявским и Даниэлем дал лично А. Н. Яковлев, возглавлявший тогда отдел пропаганды ЦК КПСС, а позже, уже при Горбачёве, ставший «отцом русской демократии».

Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавшему их с. — шефом КГБ Юрием Андроповым, и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель, «-советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени — Синявский, Зиновьев, Солженицын — были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или „бодались“ с нею»[69]. Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьёв: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее — с двоемыслием, самым распространённым тогда способом советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения — от партократа и кагэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди»[70]. Проще говоря, инакомыслили все, но только немногие сумели превратить это в гешефт. Хотя, конечно, были и бескомпромиссные борцы с системой. Прежде всего, из числа истинно верующих, а также так называемые националисты (прошу не путать с нацистами), борющиеся за права своих народов. Самыми многочисленными среди них были, как пишет Владимир Соловьёв (а он этим вопросом занимался профессионально), грузины, армяне, литовцы, эстонцы, латыши, украинцы, которые желали эмигрировать из СССР, но — в отличие от евреев (и добавлю — немцев. — А. Ф.) — вместе со своими странами