Утро туманное - [4]

— А он мне — ну я же тебя люблю…

Я вспоминала какие-то стихи. Варя тоже абстрагировалась. Мы в очередной раз проделали наш порочный круг: кафе, туалет, библиотека, кафе. Прослушали тысячу и одну историю про то, кто, с кем, когда и где с вариациями на темы: «Я непризнанный гений!», «Меня никто не любит», «Невиноватая я!» и ещё «Кто что про кого мыслит». Тьфу!

Мерзкий кофе для Вари. Отравный чай для меня.

— Ты не замечаешь, что с нами творится?

— Что? — устало отозвалась я.

— Мы старухи.

— Вот это ново! — припомнила я какую-то рекламу.

— Да серьёзно же! Ведь вот только и делаем, что насиживаем целлюлит и перемываем окружающим кости.

— Старухи не ночуют под окнами возлюбленных, — оборвала её я.

— Молодые в общем-то тоже, — Варя снова полезла вглубь себя, но встряхнулась.

— Жвачку будешь?

— У меня своя.

— Да, у каждого своя, — усмехнулась Варя, зачем-то снова опутывая лицо дымом, словно нимбом.

Мимо проходили до отвращения правильные студенточки с какой-то патологически неуёмной тягой к знаниям, разудалые двоечники с вечной песенкой о конспектах на пять минут, вульгарные первокурсницы, тихони, выскочки…

— Знаешь, он показывал мне их фотографии. Они на Валаам ездили.

— Он что — больной? — не выдержала я.

— Верочка, а ведь это я должна была там быть. Мы собирались…

— Будешь!

— С ним?

— Со мной, дурочка, со мной.

— Спасибо, милая, — Варя чмокнула меня прохладными губами, вернулась с Валаама.

— Как ты думаешь, что говорят о нас те, кого мы сегодня так обласкали?

— Поверь мне, ничего хорошего! — уверенно ответила я.

— Я думаю, ты им нравишься. Приветливая, отзывчивая, не язвишь… Это я злая зануда с амбициями.

— Жизнь не удалась, — изобразила я сочувствующую физиономию.

— Зажевала ты, Варя, вот что!. Произошло с тобой что-то, и вот ты жуёшь, жуёшь… Уж челюсти свело. А мне и жевать-то кроме «Орбита» нечего. Радуйся, что есть что вспомнить.

— Я радуюсь, — покорно замерцала глазами Варя. Обиделась. Она такая.

— Ведь вот он сейчас километрах в пятидесяти от меня, если не меньше, — Варя вновь расплывалась по стулу. — А дом его чуть ли не напротив моего, понимаешь? Пять минут пройти — а нельзя. Легче целую вечность… Вчера такой закат был. Красный, звонкий. Солнце огромное — глаз не отвести. Потом звёзды высыпали. Окна потухли одно за одним. Фонари… Никита приехал в пять двадцать семь. Видно, пораньше упорхнул, смена вообще-то до восьми. Знаешь, ни усталости, ни раздражения. Остановился перед домом, стоял и обнимал темноту, вдыхал приближающееся утро…

— Ты лучше подумай, что было бы, если б он тебя заметил!

— Он, наверное, заметил, раз доктору нажаловался.

— Уже и доктора подключили? — искренне удивилась я.

— Они думают, я не в себе, — Варя тяжело вздохнула. — Голова что-то кружится. Пойду я, пожалуй. До завтра, Вера!

Варя поплыла к выходу. Синее платье, голубая норка, серый дым… Всё пошатывается, покачивается, переливается… Тьфу! Размазня! Ведь ревёт сейчас где-то, дурочка. Или улыбается?

Я по её примеру глазами поскользила по двигающимся по периметру кафе людям. Жуют. Все. Изо дня в день. Одно и то же. Мне вдруг тоже захотелось в дым, в туман, в чёрное зимнее утро. Нет, оно синее, синее-синее.

Зеркало разбилось. Сохранился лишь один осколок покрупнее. Я в нём совсем ещё девочка. Я была у моря, где-то на юге. Лето выдалось холодное. Дни проходили пасмурной, хмурой чередой. Лишь изредка сквозь тяжесть влажного воздуха проникали какие-то жалкие обрывки солнца. Но было хорошо. Солёный ветер, незатихающая песня волн, скалы, песок. Никого. Брызги воды обжигали кожу, пронизывали моё тело, проникали в душу, вычерчивая солёные, пахнущие водорослями узоры. В волосах путалась зелень тины, ракушки. Платье всё больше роднилось с рыболовной сетью. Я уже и не помнила: русалка ли я или нет. Я забиралась на пологие, не согретые солнцем скалы и тянулась к небу, дотягивалась до него изодранными от карабканья руками, зудящими от соли кровоточащими ранками. Море дышало у моих ног. Непокорённое, оно умоляло. Смирившееся, оно манило в небытие, затягивало в бездну горизонта. Спокойное, оно угрожало. Краски беспрестанно перемешивались, насыщались. А я заворожено всматривалась в пустоту, бурлящую внизу, в высь, распростёртую наверху… Или наоборот? Не помню. Помню только, что гремела гроза, разбивали небесное зеркало молнии, ливень отгораживал и от берега, и от моря. Я срослась со своей скалой. Всё вокруг безумствовало, испепеляло себя стихийной страстью. Я была одна. Мне было дико и страшно. Так бывает со всеми. Так бывает каждый день.

РЕЖИМ ОЖИДАНИЯ

Общение с психоаналитиком укоренило во мне мысль о том, что моё отвергнутое чувство разрослось в расколотом некогда сознании мучительными комплексами. «С этим надо как-то бороться», — созрела здравая мысль и исчезла в пару дыхания. Всё шло по-прежнему. День пестрел скучными фразами, ядовитыми красками, недоумёнными лицами. Потом из чрева горизонта разливалось синее. В глубине вздрагивали звёзды. Я забирала ключи от машины у своих попутчиков и мчалась за синевой в надежде поймать её. Носилась по загадочно ночному городу до серого рассвета, сливаясь со скоростью, смущая светофоры. Но так же трепетно, как она являлась мне, синева таяла в моих алчущих руках, исчезала будто её и не было… Тогда я встречала Веру, и мы искали её в осколках дня. Ждали. Даже не знали чего именно.