Утро победителя - [7]

Да что значит будут? Они уже есть. Правда, не в висконсинском Центре, а под знойным небом Санта-Ниньи, в очаровательном старинном кармелитском монастыре, превращенном ныне в «Интернат имени Флоренс Найтингейл». Там, за белыми, увитыми зеленью стенами, вырастают крайнджеровские дети-нелюди, где их растят и обучают по новейшим и невероятнейшим методикам сербского педагога-еретика Давида Хотчича.

Вот она, картина, вот она, цепь причин и следствий, но… Как увязать со всей этой темной историей ясные глаза и счастливую улыбку Арвида Грейвса, первого явленного миру питомца Крайнджера-Хотчича? Как вписать в этот мрачный реквием по нормальным людям и их человеческой морали партию его вдохновенной скрипки?..

— Не знаю, — сказал Кратс. — Не знаю… Здесь слишком многое перепутано, чтобы в этом мог разобраться обычный музыкант. Ведь я всего-навсего музыкант, Эллен, — Кратс впервые назвал ее по имени и сам не заметил этого. — Кто знает, вдруг за Крайнджером есть какая-то своя, неведомая нам правда? Вдруг мы с вами — просто консерваторы и рутинеры, встающие на пути у нового, а?

— Консерваторы? Но тогда все естественное консервативно. И разве нет правды за мной, когда я хочу иметь семью, иметь детей, рожать их и воспитывать, вкладывая в них себя, вкладывая, как умею? Может быть, человека и можно улучшить. Может быть, это даже необходимо сделать. Но не по-крайнджеровски. В этом я уверена, профессор Нельзя улучшить человека, лишая его материнского тепла, лишая…

— Но в мире немало сирот, Эллен.

— Сиротами становятся. И это — одна из величайших бед человеческих. Но творить сирот, созидать их намеренно! Не знаю, что может быть бесчеловечнее…

— Я тоже, — задумчиво сказал Кратс. Интересно, подумал он, сироты — это дети, лишенные родителей; но как назвать тех, кто лишен детей?

Они замолчали. Кратс сгорбился в кресле, физически ощущая тяжесть ответственности, взваленной на него Эллен. Эта женщина непрошено ворвалась в его жизнь — затем лишь, чтобы взвалить на него груз вопроса, двусмысленность которого сама не сумела решить. И теперь, устремив взгляд в темноту за окном, ждет, что он скажет ей, он, безнадежно старый и безнадежно усталый человек?

— Вы… — начал было Кратс и запнулся, не зная, что сказать дальше. — Вы… Как вы сумели все это собрать, Эллен? За один вечер?

Эллен повернулась к нему и рассмеялась — рассмеялась так легко и заразительно, что Кратс невольно улыбнулся ей в ответ и с удивлением понял, что ему вдруг стало легче.

— Чему вы смеетесь?

— Господи… Господи, профессор, неужели вы… Неужели вы думаете, что это можно вот так — за вечер? Я же не всемогуща, профессор! Это три года. Так что это не из-за Эрни, нет. Это лишь отчасти для Эрни.

— То есть?

— Впервые я услышала о Крайнджере более трех лет назад. Собственно, это был такой тихий, ползучий слушок, на который, может быть, и не стоило обращать внимания. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это не просто россказни. Тогда я и понятия не имела, что все это может как-то связаться с Эрнестом, с вами, со мной… Мне и в голову не могло прийти, что Крайнджер и Хотчич впервые откроются на конкурсе скрипачей. Но ошибки быть не может, имя Арвида Грейвса значится а списках заведения Хотчича. И теперь посмотрим, что будет, когда завтра взорвется эта бомба. Они должны будут сделать какой-то новый шаг. Открыться дальше или закрыться вглухую — не знаю.

— Постойте, — перебил Кратс. — Что значит «бомба»?

— Это значит — утренний выпуск «Инкуайер».

— Так вы… Вы уже отдали это? — Кратс почувствовал облегчение, невероятное облегчение, потому что, оказывается, ничего не надо было решать, все уже решилось само, все уже решено этой отчаянной женщиной, и теперь нужно лишь ориентироваться в ситуации, а это проще, много проще. — Но… Тогда зачем же вы пришли с этим ко мне?

Эллен улыбнулась, но в улыбке ее на этот раз не было ни задора, ни торжества, только какая-то затаенная, непонятная Кратсу грусть.

— Извините, профессор, очевидно я не слишком удачно начала разговор. Потому, наверное, что на этот раз в дело вмешалось слишком много личного. Простите.

Я вовсе не собиралась просить у вас совета, что делать со всеми этими материалами. Это — мое ремесло. И я знаю лишь одну правду: когда в жизнь приходит что-то новое, будь то добро или зло, или добро пополам со злом, все равно, никто не имеет права решать за человечество, кроме человечества. Ни доктор Крайнджер, ни вы, профессор, ни господин президент, ни я… Понимаете? Есть только один путь — путь гласности. Это и есть мое ремесло. Пусть знает мир. И пусть мир решает за себя сам. И если даже не всегда он находит лучшее решение… Что ж, все равно иного пути нет.

— Но зачем же тогда вам я?

— Прежде всего, профессор, затем, чтобы вы рассказали обо всем Эрнесту…

— Я? Но… А вы?

— Мне придется на некоторое время исчезнуть. Ведь Крайнджер с Хотчичем — противники нешуточные, а кто стоит за ними, мне пока и вовсе неизвестно.

— Куда же вы денетесь?

— О, не беспокойтесь. Во-первых, не впервой, а во-вторых, друзей у меня достаточно. Друзей и союзников. А теперь и вы — мой союзник.