Утро новой эры - [52]

Чуть дальше на юг, рядом с вокзалом, от которого лучами расходились проспекты Курако, Металлургов и Бардина, стены домов поднимались выше, и в этих сумрачных руинах было проще разглядеть архитектурный ансамбль центра города.

Восточнее блестела под скупыми лучами оживающего солнца ледяная поверхность неподвижной реки Томь. Рассекавшая город надвое водная артерия еще была покрыта коростой грязного льда, но крепким он был только на середине. У берегов в нем то тут, то там виднелись промоины, чуть более светлые на фоне остального льда. Скоро он покроется трещинами, и течение плавно понесет дробящиеся льдины на север.

Вглядываясь в узор провалившихся крыш и улиц, ставших снежными ущельями, птица пока не замечала ничего интересного. Это сильно разочаровывало ее, ведь времени у нее оставалось не так уж много.

С замерзшего болота, возникшего на месте, где реку запрудили обломки, тянуло холодом. Солнце на несколько секунд скрылось за тучей, оживив в ее крохотном мозгу образ тех дней, когда мороз заставлял забиваться в щели, ветер ломал крылья, а каждый кусок пищи приходилось выдалбливать клювом из замерзших тел.

Птица пересекала очередной квартал многоэтажных руин, когда ее острый глаз заметил что-то интересное среди мертвого однообразия. Она сделала еще один круг, и вновь внизу на черном фоне мелькнуло красное пятнышко. Ворона медленно пошла на снижение, ловя крыльями нисходящие потоки воздуха. Не прошло и минуты, как другое чувство — обоняние — послало ее мозгу безошибочный сигнал: «цель прямо по курсу».

Кругом оставалась масса добычи для падальщиков, но вся она представляла собой твердую, как камень, массу. А эта была свежей. Как это там оказалось? Почему его не было десять минут назад? Птица не утруждала себя логическими построениями — их ей заменяли инстинкты и рефлексы.

Нюх не мог ее обмануть, ветер донес до нее запах крови и внутренностей. Ей не нужны были сложные умозаключения; она просто чуяла, что там внизу, среди ржавого железа и голых камней, между грудами всей этой несъедобной и неживой материи, лежит тело, не тронутое разложением. Грех было пренебречь таким лакомым кусочком. Особенно ее интересовали глаза.

Ворона продолжала снижаться — медленно, плавно. Она была умна и осторожна — именно благодаря этим качествам она в числе немногих сородичей пережила Зиму.

За свою краткую по вороньим меркам жизнь птица навидалась такого, с чем не сталкивалась и тысяча поколений ее предков. Она знала, что очевидное зачастую оказывается ложным, а привычные вещи и явления порой преподносят сюрпризы. Например, палка в руках человека может просто ударить, а может и убить наповал с огромного расстояния, громыхнув так, что еще долго будет рокотать глухое эхо. От людей вообще не стило ожидать ничего хорошего. Правда, сейчас они вокруг почти не встречались.

Птица не спешила приступать к трапезе, выжидая и стараясь получше разведать обстановку. Ей некуда было торопиться, время было на ее стороне. Она опустилась на козырек крыльца прямо над своей мертвой добычей и, сложив крылья, застыла как статуя. Несколько минут наблюдала за распростертым трупом собаки. Тот оставался неподвижным, как того и следовало ожидать. Большинство живых существ, которые встречались вороне за последние полгода, выглядели именно так. Безжизненные куски мяса, и ничего больше. Но эта находка была свежей, это она могла определить, даже не видя лужи крови на снегу и красных брызг вокруг.

Ворона не собиралась ждать вечно. Вокруг в радиусе пары километров не было никого, кто бы мог оспорить ее права на добычу. В определенный момент голод — или, лучше сказать, жадность — взяла верх над инстинктом самосохранения. Ворона опустилась на землю в пяти метрах от тела. Собака лежала на боку, поджав лапы. Птица неспешно двинулась к ней — маленькими, карикатурно-человеческими шажками. Но в тот момент, когда их разделяло всего несколько шагов, она будто бы изменила свое решение и застыла. Что-то ее насторожило. Возможно, ей показалось, что тело чуть дернулась. Посмертные судороги?

Вряд ли ворона рассуждала так. Скорее, она вообще не утомляла себя рассуждениями. Птица деловито почистила перышки, распушилась, словно она не ворона, а целый гриф, и медленно, вразвалочку направилась к месту своей будущей трапезы.

Она приближалась к мертвой псине по широкой дуге; ее трехпалые лапы оставляли на снегу следы, похожие на символ борцов за мир — «пацифик». Похоже, ворона приняла окончательное решение и нацелилась на собачий глаз. Глаза были закрыты, но сквозь тонкую кожу ворона могла почуять изысканный деликатес.

Она не знала, что другие глаза в этот момент следят за ней. Что один из них прищурен, а второй приник к прицелу.

Птица раскрыла острый клюв и закрыла его со щелчком, будто предвкушая, как пробьет тонкую кожу века и вопьется в нежную мякоть глазного яблока.

Хлопок.

Резкая боль в правом крыле заставила птицу забыть о трапезе. Темные зрачки птицы зафиксировали то, что увидела их обладательница в последние тридцать секунд жизни. В окне первого этажа за покоробленной рамой появился темный силуэт. Что-то похожее на палку казалась продолжением его рук, но ворона с ее острым зрением мгновенно идентифицировала опасность.