Утро нового года - [4]

Яков отозвался тем же тоном:

— Разве она твоя?

— Чья же?

— Мне всегда казалось — ничья!

Корней засмеялся.

— Впрочем, она тебя любит, — серьезно добавил Яков. — Весь год ожидала, как верная солдатка своего солдата.

— Завидуешь?

— Может, завидую, а может, и не завидую. Не привык я к этому.

Корней опять засмеялся, пожелал Якову успешной смены, и они разошлись: один в правую сторону улицы, другой в левую.

И ни тот, ни другой не оглянулись.

Возле женского общежития Корней приник к изгороди узкого палисадника. Он всегда тут останавливался, когда приходил и вызывал Тоню Земцову. Ему доставляло удовольствие, скрываясь за деревьями, наблюдать, чем она занята. Иногда в комнате собиралось много ее подруг. Тогда он хлопал в ладоши или кидал в окно ветку.

На этот раз Тоня была одна и, очевидно, давно уже его дожидалась. Верхний свет падал ей на волосы, прибранные по мальчишески, с зачесом набок. Сидела Тоня у открытого окна, подперев щеку ладонью. Корней подошел тихо, Тоня не услышала. О чем она думала? О нем, о Корнее, или о чем-то ином? По лицу не угадать. Очень оно спокойное. Но вот Тоня взмахнула рукой, как бы отгоняя от себя надоевшие мысли, потом поправила челку и, обернувшись к лампе, посмотрела на часы. Отчетливо обрисовался ее профиль: крутой лоб, вздернутый нас и смолисто черная бровь, загнутая, как крыло чибиса.

Корней тихо свистнул. Тоня вздрогнула, склонилась над подоконником, разглядывая. Он еще раз тихо свистнул и сказал:

— Выходи!

— Обожди, я сейчас, — кивнула она и сразу побежала к дверям.

Тоня еле доставала ему до плеча. Корней мог бы ее легко поднять, подкинуть на вытянутых руках вверх, такая она была тонкая и почти невесомая. Он как-то уже замечал ей:

— Тебя, наверно, никогда не кормили вдоволь. В двадцать лет все еще не поправилась телом.

— А у нас вся порода Земцовых такая: легкая, зато выносливая, — нашлась тогда и весело ответила Тоня. — Ты попробуй, сломай!

Корней бережно обнял ее плечи, она доверчиво прислонилась, и они пошли.

— О чем мечтала? Я смотрел, смотрел и не разгадал.

— Да ни о чем. Ждала и думала ни о чем. Что-то приходило, потом уходило.

— Значит, обо мне не скучаешь?

— Ты зачем пил водку? — спросила она с укором, не ответив на вопрос.

— Пахнет, что ли?

— Сама видела. Подходила к вашему дому. Дважды. Сначала в сумерках и вот недавно. Ты был на веранде. С Мишкой. С Лепардой. А в доме пьяно-распьяно. Я хотела постучать в калитку, но побоялась…

— Ну, знаешь! — строго сказал Корней.

— Разве тебе было бы неприятно?

— Вообще не принято девчонкам к парням ходить.

— Это же предрассудок.

— Какая ты передовая! Непременно надо на суды-пересуды нарваться. Не веришь мне, да?

Тоня посмотрела ему в лицо и ладонью дотронулась до его подбородка.

— Верю! Иначе бросила бы!

— Эх, ты, котенок! — прощая ей выходку, сказал Корней.

Вот вся она такая. У нее все по-своему.

— Что же с нами будет? — спросила Тоня некоторое время спустя, когда они уже порядочно отошли от общежития. — Никогда я не представляла, как трудно… Ведь кажется просто сказать: лю-бовь! Неужели, чтобы любить, надо страдать? Так только в романах…

— Не обязательно, — сказал Корней, не задумываясь. — Ты слишком много значения придаешь чувству. Надо смотреть проще. Не выдумывать, не сочинять сказок. Какая есть, ту надо и брать. Мы люди земные, стало быть, любовь тоже земная.

— Неправда! — с жаром возразила Тоня. — На свете нет, наверно, ничего лучше ее. За любимым можно идти хоть куда! Он дороже родителей.

— Это мне приятно слышать, — засмеялся Корней.

— Но как же: значит, ты любишь меня по-земному?

— Конечно, — весело подтвердил Корней. — Ты мне дорога, без тебя мне всегда чего-то не хватает…

— Как вещи?

— Да, хотя бы, как дорогой и очень нужной мне вещи!

— Мне такая земная любовь не по душе. Это получится худо. Ты женишься и станешь жить в одной комнате со мной, словно я гардероб или обеденный стол. Наелся, напился, занялся своими делами, а стол стой себе, пока ужин не подойдет.

Корней посмеялся опять, ему нравилось поддразнивать Тоню, она сразу зажигалась и начинала спорить, горячиться. Потом он соглашался, подчинялся. Ему нравилось также, что Тоня самостоятельна и что она не может кривить душой, лгать, приноравливаться.

— Ладно! Один: ноль в твою пользу.

— Ты изменился, Корней, — с горечью заметила Тоня. — Стал холоднее. Я тебя во многом не узнаю. Будто и не любовь у нас! Все посмеиваешься, подшучиваешь!..

Вдоль улицы, где они шли, белые домики с закрытыми ставнями спали, в тополях играл верховой ночной ветер. Спала и земля, выдыхая запахи навозной прели, крапивы, полынного настоя.

— Все же, что с нами будет? — спросила Тоня. — Твоя мать не хочет нам счастья.

— Сейчас ничего не решим, — помедлив, ответил Корней. — Подождем, пока перемелется. Пусть на нас поработает время. Мать еще не мало раз передумает. Не такая уж она злая. Ты должна ей понравиться.

— Мы с ней разные.

— Вот потому мне с вами беда! Мать — женщина строгая, со своими правилами и понятиями, а ты на шаг не отступишь. И откуда в тебе это!

— Такую родили и вырастили.

— Принципиальную? Ха, ха!

Тоня слегка поежилась.

— Хотя бы! Но я не понимаю, почему ты хахакаешь? Мне противна всякая жизнь по старым понятиям, от нее погребом пахнет. То, что хорошо для твоей мамаши, для меня ничего не значит. Ей хочется иметь сноху. Из меня снохи не получится! Сноха! Свекровка! Слова-то какие! Я хочу быть просто человеком, у которого есть друг, верный и дорогой.