Утренняя звезда - [30]

— Где они, жилища наши? — закричал Аникин. — Карантины чумные да ямы на погостах? Схоронились баре в поместьях, сладко едят да мягко спят. А наш брат дохнет хуже скотины!

— Чужим поступкам я не судья! — воскликнул генерал. — А моя совесть чиста. В битвах пулям не кланялся, здесь заразы не страшился. Не испугаюсь и ярости вашей. Потерпите, скоро будет полегче. Пришлет царица-матушка и денег и людей. Построим новые дома, госпитали откроем…

— Славны бубны за горами! — крикнули из толпы. — Ты карантины проклятые распусти, мортусов-душегубов прогони прочь да лекарей басурманских…

— Не просите от меня, чего исполнить не могу, — ответил Еропкин. — В последний раз предлагаю по-хорошему: выходите отсюда! Одолеть вас — дело пустое, да жаль кровь русскую проливать.

Бунтовщики притихли. Видимо, каждый про себя прикидывал: как поступить? Еще недавно они не задумывались о предстоящем. Буйная удаль туманила головы, легкая удача придавала смелости. Терять было нечего: час — да наш, а там, что бог пошлет!..

Но вот пришло время принимать решение: принять неравный бой или смиренно поклониться в ноги и возвратиться к прежней жизни?

Василий Андреев протиснулся вперед.

— Вот что, барин! — крикнул он, обращаясь к Еропкину. — Ты нас не стращай, мы не робкого десятка! Много нас, а еще на подмогу со всей Москвы соберутся. Драться будем крепко, так и знай! А кому суждено голову сложить, значит, так на роду написано. Смерть нам не страшна, она у нас и денно и нощно гостит. Погляди на нас, господин генерал! Не воры мы, не злодеи. Православные люди — смирные, работящие. А коли решились на такие дела, значит, терпежу не стало. Жить, как прежде, боле не хотим, лучше вовсе погибнуть… Желаешь, чтобы на Москве опять тихо стало, исполни, что народ просит!

— Ну, глядите! — сказал Еропкин. — Пеняйте на себя!

Пришпорив коня, он поскакал к своему отряду.

Затрещали барабаны, войско двинулось на приступ. Навстречу солдатам полетели кирпичи, палки, булыжники. Один угодил генералу в ногу, повыше колена. Он пошатнулся, но удержался в седле. Солдаты вскинули ружья. Клуб дыма взметнулся над площадью, человек десять из толпы упало. Конная команда, размахивая палашами, понеслась вперед, за ней с ружьями наперевес пошла пехотная рота. Бунтовщики отступали по мосту, отбиваясь дубинами, рогатинами, топорами.

На углу Волхонки появились наконец замоскворецкие. Наткнувшись на огонь сторожевого охранения, поставленного Еропкиным на перекрестке Знаменки и Моховой, они дрогнули и бросились врассыпную.

Солдаты уже проникли в Боровицкие ворота. В это время две другие команды с Красной площади атаковали Никольские и Спасские ворота. Бунтовщикам пришлось разбиться на три группы.

Войска ворвались в Кремль с трех сторон, отрезав бунтовщикам путь к отступлению. Солдаты кололи их штыками, рубили палашами, били прикладами.

Кремль был захвачен. Однако из города на Красную площадь сбегался народ, чтобы выручить своих. Толпа напирала на кремлевские ворота, в тыл солдатам. Еропкин приказал пустить в дело пушки. Загремел залп. Толпа отхлынула на Варварку, Ильинку, Никольскую…

Наступила ночь. Мертвая тишина воцарилась над городом.

* * *

Васька Аникин притаился на колокольне. Сквозь решетку ему было видно все, что происходило внизу. Валились на землю люди, сраженные пулей или штыком, солдаты ловили прятавшихся и, скрутив их веревками, тащили в монастырские подвалы. Васька искал отца, но так и не нашел.

Наконец все стихло. Солдаты собрались на подступах ко всем воротам, оставив внутри Кремля только часовых на башнях.

Стемнело… Ветер свистел на колокольне. Васька присел на пол. Он не ощущал ни холода, ни голода и только думал: «Придет ли отец, как обещал?.. Нет, видно, не придет! Может, лежит в кровавой луже, среди мертвецов. А может, связанный по рукам и ногам томится в подземелье».

Тоска, гнев, лютая ненависть переполняли Васькино сердце… Послышался шорох. Мальчик прислушался. Скрипнула деревянная ступень внизу. Кто-то осторожно поднимался по лестнице. Васька вынул нож, перегнулся через перила. Глаза его уже привыкли к темноте, и он разглядел солдатскую треуголку.

— Вася!

Мальчику почудился отцовский голос. Он хотел откликнуться, но сдержался.

— Вася! Сынок!

Перед Васькой стоял высокий солдат в камзоле, треуголке, ботфортах, только без ружья. Мальчик шарахнулся и крепко сжал рукоятку ножа.

— Не пужайся! — сказал Степан. — Я это!.. А мундир с солдата убитого снял. Темно, пусто, никто и не заметил… Так-то легче будет!

Васька прижался к отцу, прильнул щекой к его руке.

— Не убили тебя, батя, — шепнул он.

— Пока живой! — сказал Степан. — Только зашибли ногу. Охромел чуточку. Да это ничего, пройдет!.. Давай-ка попробуем выбраться отсюда. А там — ищи ветра в поле!

Они спустились по лестнице.

— Куда же? — спросил Васька.

— Прямо к воротам и пойдем! — ответил отец.

Он поднял мальчика на руки.

— Я с караульным разговор буду вести, а ты притаись, будто спишь…

— Ладно! — смекнул Васька.

У Троицких ворот вокруг костра сидели солдаты и пожилой унтер. Подальше стояли двое часовых с ружьями.

— Куда? — осведомился унтер, когда Аникин подошел поближе.