Утренняя заря - [8]

Дальше сидели вдовый учитель, ушедший на пенсию, две незнакомые, пришедшие откуда-то издалека странные старые девы, затем жена маслодела, инвалид, работавший инженером по регулированию уровня Рабы, и, наконец, мадам Тубой со своим неразлучным лакированным чемоданом.

Да, ее чемодан стоял тут же, у скамьи. Он всегда был у нее под рукой, чтобы его можно было в любую минуту схватить и нести, если вдруг земля задрожит, стены начнут обваливаться и придется бежать дальше.

Шутливый приказ, отданный скорее для того, чтобы хоть немного приободрить сидящих в убежище людей, а также вид четверых автоматчиков, еле уместившихся здесь, наталкивающихся друг на друга, не вызвал особого страха.

Тетушка Бицо, например, сначала перекрестилась, кротко, по-старушечьи поцеловала маленькое распятие на своих четках, потом не спеша встала, бочком приблизилась к сыну, чтобы принять на себя часть его работы — переводить. Разговаривать по-русски она, конечно, не умела, но понимала все, о чем говорили русские солдаты.

Вот так почти через тридцать лет ей пригодилось то, что еще девушкой, будучи сестрой милосердия при русских военнопленных, да и позже, она не отворачивалась от своих пациентов и разговаривала с ними на всевозможные темы, когда их по просьбе хозяина направили работать на цементный завод. Завод назывался заводом только на бланках его хозяина, господина Грюнхута, в действительности же он состоял всего-навсего из трех-четырех прилепленных друг к другу сараев, где рабочие занимались изготовлением цементных колец для колодцев и канализации. Здесь и работали пленные, а жилье и питание предоставили им жители улицы. У сестры тетушки Бицо тоже жили несколько бородатых русских мужиков. У них она научилась говорить по-русски, но ей и во сне не снилось, что когда-нибудь эти знания пригодятся и она сделается переводчицей.

— Ой, какой же ты, солдатик, маленький, — ласково похлопала она рассерженного татарина по щеке. — Ты сердишься? Почему ты сердишься? Ты, друг… — Затем добавила по-русски: — Врат, немцев нет. Видишь, мы молимся. — Погремев старыми тяжелыми четками, она перекрестилась и протяжно пропела, как научилась у пленных, начало православной молитвы: — Помилуй меня, боже, по великой милости своей…

— У, старая ведьма! — прохрипел сердитый татарин, почувствовав, что его авторитет и воинственность находятся под угрозой.

— Это кто ведьма? — обиделась тетушка Бицо. — Посмотри-ка, усы еще не выросли, а злости целый мешок носишь…

Жена адвоката Тубоя решила использовать этот момент для того, чтобы незаметно запихнуть свой лакированный чемодан под скамейку.

Бдительно следящий за каждым движением сидевших в подвале ефрейтор сразу же бросился к ней. Он затопал ногами, закричал, показывая жестами: вот, мол, то, что он ищет, открывайте сию минуту чемодан!

Мадам Тубой испуганно уставилась на него… Лицо ее сразу же пожелтело и покрылось сеткой морщин. Руки, ноги, язык — все словно онемело, жили лишь одни зрачки: они то расширялись, то сжимались, то снова расширялись, будто она дышала глазами.

— Ну что же вы! — обратилась к ней ничего не подозревавшая тетушка Бицо, трогая ее за плечо. — Этот парень не кусается. Что это вы так перепугались, мадам?

— Ключ, — пролепетала Тубойне. — Дома он, не найду никак.

А ключ в это время висел у нее на шее, и она прекрасно знала, что он при ней.

Тетушка Бицо, однако, не подозревала об этом.

— Плохо дело, — объяснила она ефрейтору. — Ключа нету, он дома. До-мой, — добавила она по-русски. — Словом, нету.

— Нету? — язвительно спросил пыхтевший от злости, красный как рак татарин.

В тот же миг он метнулся вправо, выхватил нож из рук подкреплявшегося салом школьного инспектора. Тот так перепугался, что даже начал икать. Затем татарин метнулся влево, к Тубойне, — и раз ножом по чемодану!

Блеснуло лезвие ножа, кожа на чемодане лопнула, скамья повалилась на пол.

— Нету?! — раздался яростный и торжествующий крик татарина.

Разозленный не на шутку, он все же изобразил на лице полное спокойствие, затем повернулся и ткнул пальцем в найденный им в чемодане наган, а потом не спеша, деловито, как бы проверяя чистоту оружия своего подчиненного, заглянул в ствол.

Все в убежище онемели.

Вместо людей «разговор» начали вещи.

Застонала скамья, звякнула подковка на чьем-то сапоге, фитиль коптилки упал в масло и зашипел.

Значит, вот из чего стреляли! Копоть и нагар в стволе красноречиво говорили о том, что стреляли не так давно. Вот преступник и найден. Этот молодой фашист и есть преступник! Френч, пистолет — все против него. Око за око, зуб за зуб, с этим бандитом кончать надо… А эта женщина, которая прятала пистолет, а теперь дрожит, как тряпка?

— Сын? — неожиданно набросился ефрейтор на мадам Тубой. — Сын? — спросил он еще раз, подойдя к Бицо и показывая на него рукой.

Тубойне сообразила, что попала в крупную переделку из-за нагана мужа, что ее, пожалуй, могут и расстрелять, если она будет отнекиваться или хоть жестом запротестует. Она кивнула головой, попыталась даже улыбнуться, не думая о том, что своим кивком, возможно, выносит смертный приговор Андрашу Бицо.