Утренняя заря - [7]

Господин Шмидт, бывший маслодел, приветливо, без всякого страха вынес во двор свое тяжелое, как у чемпиона по борьбе, тело. Все ценное, что было у маслодела, он уже давно припрятал в надежном месте еще в тот день, когда его постоялец, какой-то нилашистский уполномоченный, сбежал, не заплатив за квартиру.

Тогда Шмидт сшил мешок из брезента, набил его самыми дорогами вещами, а вечером, когда стемнело, отнес все это к своему арендатору.

Дело в том, что он не только торговал, но и скупал землю; расставшись с маслобойней в поместье герцога, он стал наполовину барином, наполовину промышленником и сдавал свою землю в аренду многодетному крестьянину с той же улицы.

Крестьянин, о котором идет речь, занимался копчением мяса, когда в селе забивали свиней. В конце дома у него была просторная, высокая, как башня, камера для копчения. Шмидт обнаружил эту камеру и подвесил в ней свой мешок с добром, надеясь на господа бога и везение.

С самоуверенным злорадством хитреца от открыл замок и широко распахнул двери дома перед патрулем, а когда четверо солдат протопали по ступеням наверх, он показал Бицо знаками, что они, мол, дураки, эти солдаты, Сюда ходить да принюхиваться бесполезно.

Однако не прошло и двух минут, как хозяин, шатаясь и покачиваясь, вывалился к воротам, причем выглядел он так, будто его подержали в щелоке, а потом выжали.

Вслед за ним выскочил рассвирепевший старший патруля, лицо его было грозным. В руке он держал форменный френч, да еще какой! Татарин бросил френч на землю, начал топтать его ногами, а затем срывать с него награды.

— Фашист! Фашист! — кричал он, показывая то на разодранный в клочья френч, то на перепуганного до смерти, с вытаращенными глазами маслодела, который бросился к Бицо.

— Господин Бицо! Спасите, конец мне пришел!

— Господин Шмидт, что вы? — удивился, подхватывая его, Бицо.

— Ой-ой! — прохрипел толстый, бесформенный маслодел. — Ой, господи! — Он был в таком состоянии, что вот-вот мог упасть в обморок, весь дрожал, а около его ботинка появилась лужица. Потом силы вернулись к нему, он вздрогнул и, подпрыгнув, затопал обратно к солдатам. — Господин офицер! — завопил он, хотя татарин был всего лишь ефрейтором. — Я мастер, стари майстер, не солдат! Парад, музик, марш, фронт! — кричал он по-русски, потом по-венгерски: — Да, я старый фронтовик! Вот, — он указал на Бицо, — он тоже подтвердит! Он сосед, знает меня, отец его тоже меня хорошо знает! Спросите его!

Испуг, заикания, причитания, трагикомическая пляска с подпрыгиванием на месте, которой маслодел сопровождал свои жесты, не только удивили старшего патруля, но и сбили его с толку. Если он из этих слов что-то и понял, то лишь то, что человек, у которого в квартире он нашел френч, стар и труслив, а теперь вместо себя указывает настоящего преступника, то есть своего сына. «Ну что ж, это тоже кое-что!» — как бы говорил своим видом ефрейтор, схватившийся за автомат.

Он подошел к Бицо, а тот стоял неподвижно, глядел на солдата и думал: «Что за чертовщина, парень? Что это с тобой, чего ради ты поднимаешь столько шума из-за какой-то тряпки, из-за несчастного форменного френча союза бывших фронтовиков!»

— Оружие есть? — спросил ефрейтор у Бицо.

— Нет. — Бицо показал ладони, вывернул карманы.

— В бункер! — со злостью, хлопнув по автомату рукой, приказал татарин и велел ему идти вперед, словно говоря: «Хватит паясничать, где есть френч, там и оружие найдется, показывай! Нас не проведешь! Ты, гад, пойман, хотя и переоделся!»

Бицо недоуменно пожал плечами и пошел, указывая дорогу: что же ему оставалось делать?

О покушении на советского солдата Бицо ничего не знал. Не знал он и того, что рассерженный ефрейтор считает его сыном хозяина и подозревает в подлом убийстве из-за угла. Андраш думал, что татарин просто кипятится, строит из себя важную персону или просто хочет показать местным жителям и своим пожилым подчиненным, на что способен.

«Так и быть, ублаготворим начальника, — решил про себя Бицо. — Нам ничего не стоит, перевернем все в убежище вверх дном».

— Обыск! — громко отдал он приказ, когда они спотыкаясь спустились в убежище. — Ружья, пистолеты, пушки — все выложить! — пошутил он.

Женщины, сидевшие в убежище, от скуки перебирали четки. Мужчины спали или что-то жевали. Мерцал светильник. Через дверь и совиные глаза вентиляционных отверстий в подвал пробивались пылающие лучи весеннего солнца, и в этих лучах убежище с распятием Христа на стене, с перебирающими четки женщинами было похоже на декорации катакомб в плохом фильме, поставленном неумелым режиссером.

Только теперь Бицо заметил, что убежище чем-то напоминает часовню в старом-престаром доме призрения, куда он ходил в детстве прислуживать на мессах и помогать господину аббату мыть ноги старикам по страстным пятницам.

Напротив распятия, как самая усердная среди молящихся, сидела его мать. Отца он не видел, наверное, тот покинул убежище и занялся своими цветами в саду, устав от беспрерывных молитв.

С краю, поближе к свежему воздуху, сидели школьный инспектор Михай Рупанович с женой. Мужчина мучился астмой, дышал он с присвистом и часто задыхался. Сейчас он как раз собирался поесть сала. Своим острым как бритва ножом он отрезал большой кусок.