Утренняя заря - [130]

— Так по какому же вы делу все-таки приехали?

— По делу о разводе вашего сына. Вы, видимо, хорошо знаете, что его обманули.

Услышав это, тетушка Шарангне вздохнула, но на лице ее появилось выражение такого спокойствия, что Холло даже удивился.

— Вас разве это не потрясло? — спросил подполковник.

— Нет. Я уже давно раскусила эту женщину, как и все ее похождения… Пожалуйста, пройдемте к нам, товарищ подполковник. У меня в комнатушке нет такого столпотворения и стул найдется, на котором посидеть можно.

Комнатушка, отведенная тетушке Шарангне, была так мала, что подполковник, войдя в нее, старался не шевелиться, боясь выдавить стенку, а стул на тоненьких ножках, на который он присел, казалось, вот-вот рассыплется под его тяжестью.

Заметив опасения подполковника, тетушка Шарангне, как бы оправдываясь, сказала:

— Правда, здесь не дома, но, как говорят, в тесноте да не в обиде. Откровенно говоря, не так я представляла себе свою будущую жизнь, когда переезжала из Катьоша в Обанью, в свою новую квартиру… А теперь видите, где приходится ютиться?..

— Хорошо, что вы сами заговорили о квартире, — ухватился Холло за нужную тему. — На чье имя записана новая квартира?

— Квартира-то? На имя сына. Для него ведь покупала…

— Я знаю. А он еще не успел ее передарить?

— Нет.

— И не переписал на имя… жены?

— Думаю, что нет. Я бы об этом знала. Все документы на квартиру хранятся у меня, товарищ подполковник. Мебель, квартиру — я все оставила, а вот документы, перебравшись сюда, захватила с собой.

— Это хорошо, очень хорошо! — сказал Холло. — Я рад, что это так.

— Почему?

— Так легче будет выселить из нее ту женщину.

— Дай-то бог! — вздохнула тетушка Шарангне. — Она и не любила никогда сына. Никогда… Из-за новой квартиры за него пошла. Надоело жить с родной матерью; та тоже хорошая птичка, между нами будет сказано.

— А вы, мамаша? Вы-то почему не попробовали отговорить сына от этого брака?

— Пробовала я, — безнадежно махнула рукой тетушка Шарангне. — Говорила я ему: «Подожди, Ферко, пока ты не отслужишь в армии, ты еще не настоящий мужчина. Но он ничего ни слушать, ни видеть не хотел… Он так влюбился в эту женщину, словно заболел тяжелой болезнью… Моя начальница, хорошая такая женщина-невропатолог, узнав о моем горе, как-то сказала мне: „Эх, тетушка Шарангне, бывает и такое. Любовь и слепа, и глуха, и подчас не имеет ничего общего со здравым смыслом. Она ломает, крушит человека, а иногда доводит мужчину до того, что он готов даже на убийство пойти, если в таком состоянии вдруг столкнется с разочарованием. К примеру, если его насильно разлучить с возлюбленной или если вдруг он узнает, что она ему не верна, он готов пойти на любые жертвы и не побоится ни опасностей, ни насмешек, ни позора“».

— Точная картина, — согласился Холло. — Все правильно, от первого до последнего слова. Ваш сын, мамаша, тоже чуть не совершил убийство в порыве охватившей его злости.

Тетушка Шарангне так и попятилась, глаза ее стали большими-большими. Она испуганно зашептала:

— Это… неправда! Не может такого быть! — Она заплакала. — Этого-то я и боялась. Я даже спросить вас об этом боялась.

— А что вы можете сказать о жене сына?

— Что сказать… Прежде мой сын был самым смирным и послушным. Я и слова-то от него грубого не слыхивала. Книги он любил, музыку, мастерить что-нибудь любил. Часами мог сидеть и копаться в часах, например, если они сломаются, или отцовским инструментом что-нибудь делать. Но уж коли его кто выведет из себя, он весь посинеет, зубами заскрипит, заупрямится…

— Вот об этом вам и следовало бы сказать нам. Кому же, как не родной матери, сделать это? На это у вас полное право имеется, и вас как мать это ближе всех коснется.

— Люблю я его.

— Охотно верю. Любите и потому, видимо, воспитывали его, балуя. Ничего небось не жалели?

— А как же иначе-то? — жалобным тоном сказала старушка. — Каждый родитель так делает.

— Это верно, делает… но каждый по-своему. И до известной степени.

— У вас есть свои дети, товарищ подполковник?

— Дети? — улыбнулся Холло. — У меня уже внуки есть — трое!

— А у меня Ферко один-единственный. Полусирота, можно сказать. Отца-то он и не знает вовсе. Ему и трех годков еще не исполнилось, когда отец погиб в катастрофе. Механиком он был… на руднике. Так раздавило, что и хоронить-то нечего было. С тех пор для меня сын и стал единственной отрадой. Разве я могла хоть в чем-то отказать ему?

— А ведь вы… я слышал, воспитательницей были, — заметил, качая головой, Холло. — Других-то детей вы наверняка не баловали так… Поймите меня правильно, я не собираюсь читать вам нотаций, уважаемая. Сюда меня к вам необходимость привела. Что случилось, того уже не изменишь, но сейчас нам с вами необходимо повлиять на вашего сына, а то он упорствует, упрямится. На весь мир смотрит как на своего врага. Его сейчас не интересует ни развод, ни собственная судьба, ни ваша.

— Моя судьба? Что вы имеете в виду?

— Я говорю о квартире.

— Понимаю, понимаю, — закивала головой тетушка Шарангне. — Если не будет развода, эта женщина будет владеть нашей квартирой. Да еще смеяться надо мной начнет… А с сыном? Что будет с моим сыном?