Утренняя смена - [32]

Ветер дул ей прямо в лицо. Далеко-далеко внизу чередовались зеленые и серые полосы. Белая дымка покрывала землю.

Зине вдруг вспомнилась глухая тюменская деревенька, вспомнилась мать... Неужели Зине тоже грозила участь всю жизнь оставаться покорной мужней женой? Она готова была тысячу раз рискнуть своей жизнью, лишь бы сохранить настоящее. Зина еще раз взглянула на поднятую руку Гречихина и... бросилась вниз, точно в воду.

На миг она забылась, ее рвануло, показалось, будто кто-то ее ударил, и она тут же пришла в себя.

Дернула вытяжное кольцо.

Мгновение.

Над ее головой возник белый шелковый купол.

Ярко светило солнце. Темная полоса леса тянулась до самого горизонта. Ближе был поселок. Зина никогда не предполагала, что в поселке такое множество домов.

Она привязала вытяжное кольцо и попыталась сдвинуть ножные обхваты, но они оказались слишком тугими.

Показалось, что ветер относит ее в сторону.

«Как бы не поцарапать лицо», — подумала она.

Зрители, запрокинув головы, следили за крупной блестящей машиной.

Самолет висел над стадионом.

Вот... Кто-то — кто? — отделился от крыла. И сейчас же одна за другой от крыла начали падать крохотные фигурки. Фигурки летели вниз, распускались парашюты. Пышные шелковые купола плавно опускались с неба, точно громадные белые кувшинки.

XXIV

Было темно и тихо. Такие ночи бывают только на исходе лета, в конце августа или начале сентября. Зина переступила через порог. Сноп света на мгновение вырвался вслед за нею, но она тотчас захлопнула за собой дверь, и тусклый рыжий свет едва успел лизнуть утрамбованную землю. На улице было удивительно хорошо. Ни ветра, ни сырости... Хоть бы трава зашелестела. Но не шелестела и трава. Казалось, такая темнота и такая тишина будут длиться вечно. Зина медленно пошла вдоль улицы. Ни одного прохожего. Лишь кое-где смутно светились окна, но не успевала Зина к ним приблизиться, как они потухали. Улица засыпала.

Несколько месяцев назад комсомольская организация поручила Зине раз в шестидневку читать газеты в одном из рабочих общежитий. Когда она впервые пришла в барак, на нее почти не обратили внимания, только две-три женщины, да и то больше из вежливости, стали её слушать. Невнимание не смутило Зину, постепенно она научилась разбираться в газетных сообщениях и отбирать самые важные из них для чтения. Теперь в слушателях не было недостатка, и они постоянно задерживали ее допоздна.

Теплый и свежий ночной воздух окутывал землю. Зина медленно шла по неосвещенным улицам. Хотелось побыть одной... В последнее время Зина стала замечать, что иногда у нее появляется желание остаться наедине с собою. Она удивлялась этому. Прежде ей всегда хотелось быть на людях, одной было скучно...

Из раскрытого и неосвещенного окна углового деревянного дома доносились звуки рояля. Чуть похрипывая, радио передавало игру какого-то пианиста. Зина никогда еще не слышала такой совершенной музыки. Она остановилась у палисадника, коленями коснулась низенькой скамейки и неслышно притулилась в темноте.

Она слушала, как где-то далеко-далеко рассыпались пригоршни необыкновенных звуков, и смотрела на такие же далекие звезды, мерцавшие в бездонном черном небе. Планеты, созвездия, туманности, какие-то таинственные миры... Чжоу рассказывал ей о них. В бесконечном пространстве холодно сияла большая желтая звезда. Чжоу называл ее. Вега, Альдебаран, Сириус?.. Зина не помнила. А как называется другая, меняющая свой цвет, то зеленоватая, то голубоватая? Тысячи тысяч звезд. Раньше Зина воображала, что знает все. Почти все. Она ничего не знала.

Желание познать мир тяготило и волновало ее. Газеты дразнили воображение. Сегодня она прочла о мужественном переходе туркменских всадников из Ашхабада в Москву. Зина мысленно представила себе их путь, и ей самой захотелось пересечь раскаленные пустыни, знойные пески, безводные степи, отвесные горы и порожистые реки, леса, поля, города, преодолеть все препятствия и достигнуть цели... Какой смелой она могла бы стать, если бы совершила такое путешествие!

После прыжка с самолета Зина чувствовала себя гораздо увереннее. Она не могла не заметить, что ее стали больше уважать, что на заводе все чаще и чаще стали считаться с ее мнением. Зине было приятно это уважение, но одновременно оно ее тяготило. Такое отношение обязывало непрестанно следить за собой и быть к себе требовательнее. Приходилось не только смотреть на окружающий мир, но заглядывать в себя и думать — годишься ли ты для этого мира? Раньше она удовлетворялась похвалами других, теперь сама старалась дать оценку своим поступкам; раньше она плохо отдавала отчет в этих поступках, а теперь упрямо доискивалась до их смысла.

Почему-то вспомнилась взволновавшая ее заметка о неизвестном донецком забойщике, во много раз перевыполнившем свою норму. Какой-то Стаханов нарубил сто две тонны угля. Сперва она не сообразила, что Стаханов добился того, о чем она еще только мечтала...

Звуки рояля оборвались: то ли выключили приемник, то ли пианист окончил концерт... Зина машинально поднялась и пошла, занятая своими мыслями.