Утренний чтец - [17]

1. doc

Раз в году, в день весеннего равноденствия, я их пересчитываю. Просто так, для проверки, убедиться, что ничего никогда не меняется. В этот особенный момент года, когда ночь и день делят время поровну, я считаю их с угнездившейся в голове нелепой мыслью, что, быть может, да, однажды число плиток, устилающих от пола до потолка подведомственное мне помещение, вдруг возьмет и изменится. Такой же бессмысленный идиотизм, как верить в прекрасного принца, но во мне живет частичка маленькой девочки и умирать не хочет, а хочет раз в году поверить в чудо. Я их все наизусть знаю, мои плитки. Несмотря на ежедневные атаки губки и моющих средств, многие по-прежнему блестят, как в первый день, и сумели сохранить матовую, молочного оттенка глазурь, которой покрыта их керамика. Честно говоря, эти меня не интересуют. Их слишком много, они банальны и непривлекательны в своем совершенстве. Нет, мне милее увечные, треснутые, пожелтелые, выщербленные – те, что покалечены временем и придают этому месту не только легкий налет старины, который я в конце концов полюбила, но и толику несовершенства, которое меня, как ни странно, обнадеживает. “Войны познаются по разбитым мордам, Жюли, а не по фото генералов в тесных парадных мундирах, накрахмаленных да отутюженных”, – сказала мне однажды тетушка, когда мы с ней в четыре руки натирали замшей плитку, возвращая ей былой блеск. Иногда мне кажется, что тетушкино здравомыслие надо преподавать в университете. Мои здешние разбитые морды говорят о том, что бессмертия не существует, ни здесь, ни где бы то ни было. У меня, конечно, есть любимчики в этом мирке старых плиток: например, та, что вверху слева над третьей раковиной, на ней протерлась красивая пятиконечная звезда, или та, что на северной стене, с нее совсем сошла глазурь, и ее тусклый вид так странно контрастирует с сияющей чистотой соседок.

В общем, сегодня утром, в первые часы весны, я обошла свои кафельные владения с ручкой и блокнотом в руках. Великий ежегодный пересчет плиток. Перемещения мои следуют строгой картезианской логике с ее переходом от легкого к трудному, от самого наглядного к самому недоступному. Поэтому инвентаризация всегда начинается с двух больших стен по обеим сторонам лестницы, ведущей в мои владения. За ними – северная стена и западная: в углу между ними стоит столик, заменяющий мне письменный стол. Не забыть по дороге открыть дверцы кладовки, сосчитать плитки, украшающие ее внутреннюю стенку, плитки, с утра до вечера погруженные в темноту среди швабр, ведер, бутылок с моющими средствами и половых тряпок. Время от времени я делаю паузу в подсчете и записываю в блокнот на пружинке промежуточный итог. Плечом приоткрываю широкую створку двери, ведущей в женское отделение. Обвожу напряженным взглядом периметр зеркал, поверхность между раковинами и под ними, вокруг слива. Осматриваю одну за другой все восемь кабинок, шарю глазами по всем темным уголкам, стараясь не пропустить утопающие в сумраке плитки, потом выхожу и проделываю то же самое на мужской половине, как две капли похожей на женскую, если не считать шести писсуаров, украшающих дальнюю стену.

Сев за стол, я взяла из ящика электронный калькулятор и дрожащими руками ввела записанныев блокноте цифры. Как и каждый год, поднося палец к кнопке со знаком равенства, чтобы подсчитать окончательную сумму, я почувствовала, как сильно забилось сердце. И конечно, как и каждый год, на экране вспыхнула все та же безнадежная цифра. 14 717. Я всегда мечтала, чтобы число оказалось более теплым, более округлым, более приятным. С несколькими пузатыми нулями или с упитанными восьмерками, шестерками, девятками. Для полного счастья мне бы хватило красавицы-тройки, щедрой, как грудь кормилицы. 14 717: все цифры костлявые, и все число такое. Лезет вам в глаза своей ничем не прикрытой худобой, раздражает сетчатку острыми углами. Как его ни запиши, все равно превратится на бумаге в вереницу ломаных линий. Было бы хоть на одну плитку больше или меньше, и это противное число окрасилось бы намеком на аппетитную округлость. Я со вздохом убрала калькулятор в чехол. 14 717. Опять придется все следующие двенадцать месяцев терпеть это неуклюжее число.

* * *

Несмотря на усталость после рабочего дня, огнем жгущую глаза, Белан трижды перечитал текст. И каждый раз с неизменным восторгом бродил рядом с этой женщиной. Заварив себе чаю покрепче, он распечатал всё, забрался под одеяло и приступил к чтению второго текста. Полночи Белан с ликующей жадностью читал один за другим все семьдесят два документа. Дочитав последнюю страницу, он провалился в сон, до краев полный этой Жюли и ее плиточным мирком, ворвавшимся в его жизнь.

16

В то утро, спускаясь по проспекту, Белан ничего не считал. Ни свои шаги, ни платаны, ни припаркованные машины. Впервые он не чувствовал в этом потребности. Граффити на железном ставне книжного магазина “Конкорд” в рассветных лучах показались ему красочнее обычного. Кожаный портфель приятно оттягивал правую руку, покачиваясь в ритме ходьбы. Чуть дальше он вдохнул клубы жирного жаркого дыма, которые беспрерывно изрыгало вентиляционное отверстие мясной лавки Мейера и сына, и его не затопило привычное отвращение. Все вокруг переливалось и посверкивало. Короткий ночной ливень украсил каждый предмет, покрыв его водяным лаком. У дома № 154 он не преминул поздороваться со старичком-в-тапочках-и-пижаме-под-плащом. Тот улыбался во весь рот, глядя, как Балтус орошает длинной прямой струей корни дерева. Белан поднялся по лестнице, ведущей на платформу, и встал на свою черту. Она тянулась по серому пространству, как никогда сияя белизной. Поезд в 6.27 подошел к перрону ровно в 6.27. Сиденье откинулось без всякого скрипа. Он достал из лежащего у ног портфеля картонную папку. Его поведение ничем не отличалось от обычного, но самым приметливым пассажирам бросилось в глаза, что его жесты чуть менее механические, чем в другие дни. И страдание, покрывавшее черты неподвижной печальной маской, исчезло с его лица. Те же наблюдатели отметили, что вместо бювара с клочками бумаги он держит в руках обычные листы формата А4. Не дожидаясь, пока поезд тронется, Белан звучным голосом начал читать первый текст: