Утренние поезда - [95]

Т е о. Идем.

У р с у л а. Нет-нет… я останусь. Я не буду вам в тягость. Обещаю. Я даже могу вам помочь. Пришить что-нибудь, постирать, погладить… Я хорошо готовлю, особенно мясо.

Р е й н г о л ь д. Мясо?

Г е л ь м у т. Когда ты в последний раз видела мясо?! Идиотка!

У р с у л а. Не прогоняйте меня. Я буду вас… развлекать. Я очень веселая.

Р е й н г о л ь д. Да… С тобой обхохочешься.

У р с у л а. Не веришь? Я прекрасно пою и танцую. Вот, пожалуйста. (Поет.)

Ах нет, ни миллионы, ни золото

Мне не волнуют кровь,

Для счастья нужна лишь музыка

И любовь, любовь, любовь!

Рейнгольд, Тео, Дитер и Гельмут начинают хлопать в ладоши, потом Тео подхватывает Урсулу, начинает с ней танцевать. Гельмут отталкивает Тео и танцует с Урсулой. Во время танца из-за шкафа выползает Андрей. Опираясь о шкаф связанными руками, он пытается подняться. Первым его замечает Рейнгольд.

Р е й н г о л ь д (бросается к Андрею). Стой!

Андрей бьет Рейнгольда головой в живот. Рейнгольд падает. Андрей бросается к выходу, его настигают Гельмут и Тео, опрокидывают на пол.

А н д р е й. Со мной вы, конечно, справитесь… Четверо на одного со связанными руками… А дальше что? Что вы будете делать дальше? Вам некуда идти.

Т е о. Что же ты нам посоветуешь?

Г е л ь м у т (удивленно). Ты у него спрашиваешь совета?

Т е о. Погоди. Может быть, он скажет что-нибудь дельное. (Андрею.) Ну говори.

А н д р е й. Хотите остаться в живых?

Т е о. Допустим.

Р е й н г о л ь д. Что за постыдный разговор, Тео?!

Т е о. Погоди. Интересно, что он скажет.

А н д р е й. Для вас самое лучшее сдаться мне в плен.

Тео бьет Андрея по лицу.

Г е л ь м у т. Русские расстреливают пленных на месте.

А н д р е й. Тебе кто это сказал? Геббельс?

Г е л ь м у т. Это знают все.

А н д р е й. Вранье. Никто вас и пальцем не тронет.

Г е л ь м у т. Хватит болтовни. (Достает и раскрывает нож, передает Тео.) Прикончи его.

Тео взял нож, шагнул к Андрею.

Мать. Второе воспоминание Андрея.

А н д р е й. Мама… Мама… Я боюсь, мама…

М а т ь. Что с тобой, родной?.. Тебе что-нибудь приснилось?

А н д р е й. Да, мне страшно, мама…

М а т ь. Иди сюда, ко мне… Да ты весь дрожишь… Не бойся. Ты со мной. Это только сон… Что тебе приснилось?

А н д р е й. Фашисты. Они влезли в окно, разбили стекла… Они очень страшные, мама, черные, лысые, а у самого главного — хвост, как у крысы… Они все мокрые, мама…

М а т ь. Успокойся, малыш. Папа не пустит к нам фашистов.

А н д р е й. Я тоже их не пущу. Я поставлю на окно свою зеленую пушку, и они испугаются.

М а т ь. Конечно, испугаются. Спи, мой маленький, спи.

Подвал.

Т е о (неожиданно бросает нож). Я не мясник.

Р е й н г о л ь д (поднимает нож). Я… Я это сделаю. (Подходит к Андрею.)

А н д р е й. Научите его держать нож, а то он порежет себе палец.

Р е й н г о л ь д. Закрой глаза. Слышишь, закрой глаза.

А н д р е й (резко). Брось нож. Брось!

Рейнгольд роняет нож.

Г е л ь м у т (подбирает нож). Видно, придется мне. (Заносит нож.)

Урсула в последний момент бросается к Гельмуту, повисает на его руке.

Гимнастический зал.

Возле  Л и ф а н о в а  сидит  Б а р а б а н о в.

Б а р а б а н о в. Сидим это мы, ждем перевязку… Ну, думаю, не иначе как генерала перевязывают, стараются, работают на совесть. И что же ты думаешь, лейтенант? Открывается дверь, и какой-такой генерал выходит?

Л и ф а н о в. Какой генерал?

Б а р а б а н о в. Немец выходит. Рыжий. Морда — вот такая. Улыбается. Доволен. Вот я тебя и спрашиваю: справедливо? Чтобы солдат русский дожидался, пока немцу перевязку делают?! Там их стреляют, тут перевязывают. Так и война не кончится.

Л и ф а н о в. А что за немец?

Б а р а б а н о в. Обложка-то штатская… Только я знаю этих штатских, видел. Последний патрон выпустит, переоденется — пожалуйста, белая повязочка: Гитлер капут! Они наших пленных на месте стреляли, на столбах вешали, газом травили, а мы — пожалуйста, на перевязочку!

Л и ф а н о в. Что же нам с тобой, отец, тоже на столбах вешать да газом травить?

Б а р а б а н о в. Это я слыхал, политрук объяснял.

Л и ф а н о в. Мы сюда не мстить пришли, отец.

Б а р а б а н о в. Политрук говорил, верно, не мстить. Только я своего горя немцу до самой смерти не прощу. От деревни моей одни трубы остались. А жену с дочкой в Германию угнали. Вот и скажи мне после всего этого: могу я немца полюбить?!

Входит  Т а м а р а.

Т а м а р а. Товарищ лейтенант, не нашла я Андрея. Нету его в библиотеке.

Л и ф а н о в. А где же он? Куда делся?

Тамара молчит.

Чего мнешься-то?

Т а м а р а. Сбежал он, товарищ лейтенант… Я думала, не выпустят его… На дверях Марченко стоит… А он… сбежал. Даже не представляю себе, как он мог отсюда выбраться…

Л и ф а н о в. Сбежал… Вот что, девочка, попроси кого-нибудь срочно связаться с дивизией… пусть узнают у Рощина, не появлялся ли Андрей…

Подвал.

Г е л ь м у т (Урсуле). Какая-то сумасшедшая… Куда ты забросила нож?!

У р с у л а. Он раненый и без оружия… его нельзя убивать… грех это.

Г е л ь м у т. Я спрашиваю, куда ты девала нож?

Т е о. Она права. Одно дело — в бою. Стреляешь из автомата… в тебя тоже стреляют. А так… Не берусь объяснять, в чем дело, но так нельзя… Мы не бандиты. Мы солдаты.

Г е л ь м у т. Да, солдаты. И наш долг — выполнять приказ без рассуждений.