Утреннее шоссе - [6]

Гриня наливал в миску бензин и тщательно промывал каждую деталь, прежде чем вручить Клямину. Круглое лицо молодого человека было исполнено выражения самого предельного внимания и благодарности за порученное. Клямин делал свое дело споро. Иной раз он даже не глядел на руки, демонстрируя высшее мастерство и уверенность. Он тяготился молчанием. И вместе с тем непривычная робость сковывала его нетерпеливую натуру…

- А я знаю, что такое соборовать, - осмелился Гриня и застенчиво улыбнулся.

- Ну?! - обрадовался Клямин.

- Когда моя бабка болела, она вызывала батюшку. В грехах каялась, - лукаво продолжал Гриня.

- Сразу и в грехах, - покачал головой Снегирев. - Твоя бабушка была женщина скромная. Труженица. Передовой человек в колхозе…

Клямин присвистнул сквозь неплотно сжатые зубы:

- А что, Андрей Васильевич, может, вы тоже планом озабочены?

Снегирев засмеялся громко и коротко:

- Дела мирские, любезный, церкви не чужды. А что, Антон, напряженный у вас нынче план?

- Везу понемногу. Куда деться! Шестьдесят рублей в смену, - ответил Клямин.

- Да, тяжеловато, - поддакнул священник.

- А что легко? - вставил Гриня. - Пока я права автомобильные получал, нагляделся. Легко, думаете?

- Трамблер оботри насухо. - Клямин досадовал, что специалист Гриня нарушил живой разговор.

- Тяжеловато, - продолжал Снегирев. - Я, бывает, когда в город приезжаю, робею. Пешеходы, автомобили. Думаю: «Пронеси, Господи, без осложнений…»

- А что, штрафует вас милиция? - искренне заинтересовался Клямин. - Или узнают, что священник, и отпускают?

- Штрафуют, - добродушно ответил Снегирев. - А кто и отпускает. Пожурит малость и отпускает… Вообще-то я стараюсь не нарушать.

- По закону, значит, стараетесь жить.

- Закон - это неплохо. Это миропорядок. Жили бы все люди по закону - им и слово Божье было бы не в тягость.

- А вы сами-то, Андрей Васильевич… Запчасти от моей машины на свою колесницу сгоношили. По левой цене. Как это понимать? Грех ведь, - невзначай бросил Клямин.

Казалось, Снегирев только и ждал этого вопроса. Он хлопнул себя по коленям и откинулся к стене:

- Грех, говорите? Какой же это грех, любезный Антон? Вы и так детали бы продали. Не мне, так другому. А мне-то они нужнее, потому как и купить труднее на селе. А главное, автомобиль у меня не для утехи, для дела. Верно говорю. Так что действо, которое вы назвали грехом, заключается в том, что мне при желании все равно в магазине переплачивать пришлось бы лихоимцам всяким. Да еще в пояс кланяться. А тут прямо на дому…

- Я вроде явился автомобиль соборовать, - оборвал Клямин.

- Не богохульствуйте, Антон. Это таинство Божье. И смешки строить ни к чему.

Глаза Снегирева смотрели на Клямина с жалостью и сочувствием. Клямин поначалу и не понял этого - кольнуло что-то и пропало. Но в следующее мгновение он определенно понял, что его жалеют, словно приготавливают к какому-то особому испытанию…

Отраженный деревьями зеленоватый вечерний свет давно пригас и падал в широкую дверь сарая сиреневатыми густеющими сумерками. Со двора пахнуло свежестью. Вершины деревьев чуть склонились под несильным ветерком. И в их изумрудной чешуе стойко плыл церковный крест…

Пора бы и лампочку включить. Что священник и сделал.

Длинные тени резко повторили на стенах контуры предметов. Словно переставили декорации. И, как это случается в конце дня, изменилось и настроение.

- Человеков много на земле расплодилось, Андрей Васильевич. Каждый хочет жить получше. Другой-то жизни не будет. Вот и стараются, на себя одеяло тянут. И какое одеяло! Я бы вам порассказал… А с виду - просто святые. - Антон ругнулся и вдруг смутился: - Извините, сорвалось.

Священник улыбнулся и близоруко прищурил глаза:

- В Библии сказано: «Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония». То Господь обращался к фарисеям.

- Фарисеи? Не знаю, - признался Клямин. - Но в морду дать охота.

Священник рассмеялся:

- Глядишь, я вас и к вере приобщу.

- Не приобщите, Андрей Васильевич. У меня бог другой.

- Рубль?

- Рубль? Сейчас рубль ничего не значит, отец Андрей. Вроде его и нет вовсе. Так, мираж. Сейчас с червонца разговор начинают. Как в Италии. У них тысячи монет на стакан лимонада не хватает.

- Капиталисты, - вставил Гриня.

- О! Прав комсомолец! - Клямин широко развел руками. - А мы, строители светлого будущего, люди скромные. С червонца начинаем.

- Особенно вы строитель, - не удержался священник.

- А что? Я и есть. Самый строитель. Светлого будущего. Своего! Подчеркиваю! - проговорил Клямин. - Я и карабкаюсь тихонечко, не тушуюсь.

- Не сорвешься? - вздохнул священник.

- Я сильный. И мне везет.

- Сильные быстрее погибают. И насчет везения тоже разобраться надо б… Слабый человек - более счастливый. Слабый чувствует жизнь острее. За двоих живет. И выживает в лихих испытаниях, потому как за надежду цепляется… А сильный мучается гордыней. И погибает. На то примеров множество. - Снегирев переждал и добавил: - Потому как Бог на стороне слабых. В этом великая истина. Кто на многое претендует, ничего не имеет.

- А сами, Андрей Васильевич, не в лаптях ходите. Автомобиль, телевизор. Телефон персональный… Как это вы с Богом примиряете?