Утраченный дневник Гете - [37]

Глава двадцать шестая Порфирий Путято ведет повторное расследование. Осень 1917-го

Весной 1917-го Порфирию Порфирьевичу исполнилось тридцать лет. Он — уже в третьем поколении семьи Путято — занимал место следователя в Петербургском полицейском ведомстве. И отец, и дед Порфирия до особо больших чинов не дослужились, однако репутацию все Путято в ведомстве имели хорошую.

Начался 1917 год беспорядками. В Петербурге неспокойно было. Матросня бесчинствовала, даже на полицейских нападали. Чем-то все это кончится?! Порфирий Порфирьевич, как обычно, вел порученные дела, ходил в присутствие. В самом начале августа ему передали дело о произошедшем три года назад убийстве начальника Смоленской почтово-телеграфной конторы Штальберга — пересмотреть в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, в соответствии с поступившим заявлением.

Дело было сложное и интересное. Едва начав им заниматься, Порфирий ахнул. Владимир Федорович Львов, один из основных свидетелей, состоял в Петербургской охранке. В 1913-м, после провала здесь, в Петербурге, его отправили в Смоленск, от греха подальше. Тогда Львов исполнял роль провокатора в кружке левых эсеров, соратники по кружку его разоблачили, но его успели перевести — из Петербурга он просто исчез, избежав таким образом полного разоблачения. Конечно, три года назад эти данные были недоступны, смоленская полиция о подобном и догадываться не могла. Теперь, когда правительство сменилось, когда настало время свобод, Петербургская охранка легко выдала следователю Порфирию Путято документы на провокатора Львова.

Порфирий погрузился в изучение дела. Ему быстро стало ясно, что Батурин осужден и отбывает каторгу безвинно. С учетом новых, приложенных к прошению о пересмотре свидетельских показаний телеграфиста Езвитова и горничной Мяченковой было очевидно, что улики указывают более всего на Львова. Мотив требовал уточнений, но направление работы угадывалось легко: Штальберг незадолго до убийства ездил в Петербург и мог узнать о деятельности Львова в охранке. Львов убрал таким образом нежелательного свидетеля.

Все же дело требовало поездки в Смоленск, и в начале октября Порфирий туда отправился. Обстановка в стране оставалась неопределенной, правительство проявляло преступную слабость, Петербургское простонародье вело себя все более разнузданно. Смоленск на этом фоне поначалу приятно поразил Порфирия тишиной. Спешили куда-то, явно по делам, мастеровые, дворник на Блонье мел опавшую листву, благородного вида дама равнодушно смотрела на полупустую улицу из высокой коляски… Таким его встретил Смоленск.

Впрочем, уже на следующий день в Управлении полиции он узнал, что и здесь все не так гладко, как кажется. Полиция упразднялась, вместо нее начала создаваться милиция. Все смешалось в этом учреждении. «Дело Батурина» со всеми секретными приложениями петербургскому следователю выдали легко; чувствовалось, что в свете последних событий всем наплевать на это давнее дело, да и вообще на все. Поселился Порфирий в гостинице «Европейская», что расположена на углу Пушкинской и Большой Дворянской. В гостинице жизнь текла почти по прежнему распорядку, было удобно, хотя, конечно, с едой возникали сложности. И все же по сравнению с Петербургом в Смоленске было значительно спокойнее!

Среди документов в «Деле Батурина» он нашел стихи, перевод с немецкого. Пояснялось, что, по уверению подозреваемого, именно эти стихи послужили поводом его прихода к начальнику. Со стихами было непонятно. Батурин упомянул на допросе, что эти не опубликованные ранее стихи Гете он перевел по просьбе Штальберга для журнала. Смоленский следователь проверил стихи на благонадежность, но больше никакого внимания им не уделил. Порфирий же увидел здесь требующее разъяснений обстоятельство: откуда взялись в Смоленске неопубликованные стихи великого немца и не связаны ли они с убийством, ведь рукопись такого известного поэта должна представлять большую ценность! И потом — тогда как раз назревала война с Германией… Очень странно, почему не рассмотрели подробнее. И куда рукопись делась? Эта загадка тормозила дело. Порфирий стал раскручивать и ее. Многое стало понятно при изучении секретных документов, полученных дополнительно.

За изучением бумаг и беседами со свидетелями проходил октябрь. В конце месяца, когда деревья на Блонье остались уже совершенно без листвы и ударили первые морозы, пришли ужасные вести из Петербурга. Опять бунт, да какой! Путято не спешил возвращаться. Петербургский следователь наблюдал со стороны, как была окончательно уничтожена смоленская полиция, как создавались милицейские отряды. Практически раскрытое им «Дело Штальберга» никого не интересовало. Порфирий увязал бумаги в тряпицу и положил на дно баула. О том, что творилось в Петербурге, было страшно и подумать. Он решил остаться здесь: смутные времена лучше пересидеть в месте тихом, незаметном. За небольшие деньги бывший следователь сумел изменить, слегка преобразовав буквы, свою звучную фамилию на простонародную Потапов и под новым именем, другим человеком, поселился в небольшом городке Ярцево под Смоленском.