Утраченные иллюзии - [170]

Наступило красноречивое молчание, а тем временем собеседники поглядывали друг на друга.

— Мы с вами никогда не встречались, — опять заговорил Куэнте, — я вам ничего не сказал, вы ничего не знаете ни о господине дю Отуа, ни о госпоже де Сенонш, ни о девице де Ляэ; но когда придет время, так месяца через два, вы попросите руки этой молодой особы. Ежели вам потребуется встретиться со мною, пожалуйте сюда ввечеру. Никакой переписки.

— Вы, значит, хотите разорить Сешара? — спросил Пти-Кло.

— Не вполне так; но на некоторое время не дурно бы посадить его в тюрьму...

— А зачем, смею спросить?

— Неужто я такой простофиля, что так вам все и выложу? Если у вас достанет ума догадаться, достанет и смекалки помолчать.

— Папаша Сешар богат, — сказал Пти-Кло, входя в интересы Бонифаса и предусматривая причину возможной неудачи дела.

— Покуда папаша жив, он ни лиара не даст сыну, а этот бывший печатник не собирается еще протянуть ноги.

— Быть тому! — сказал Пти-Кло, живо склонившись на уговоры. — Я не прошу у вас никакого залога, я стряпчий: ежели вы меня обманете, мы с вами посчитаемся.

«Далеко пойдет, каналья!» — подумал Куэнте, прощаясь с Пти-Кло.

На другой день после этого совещания, 30 апреля, братья Куэнте предъявили к оплате первый из трех векселей, подделанных Люсьеном. К несчастью, вексель вручили бедной г-же Сешар, которая, признав в подложной подписи мужа руку Люсьена, позвала Давида и в упор спросила его:

— Это не твоя подпись?

— Нет! — отвечал он. — Дело не терпело отлагательства, и твой брат подписался вместо меня...

Ева возвратила вексель служащему торгового дома братьев Куэнте, сказав ему:

— Мы не в состоянии заплатить.

И, чувствуя, что силы ее оставляют, она поднялась в свою комнату; Давид последовал за нею.

— Друг мой, — угасающим голосом сказала Ева Давиду, — ступай поскорее к господам Куэнте, они тебе окажут снисхождение; попроси их обождать и кстати напомни, что договор с Серизе скоро кончается и при возобновлении его им все равно придется уплатить нам тысячу франков.

Давид сейчас же пошел к своим врагам. Фактор всегда может стать типографом, но не всегда искусный типограф бывает купцом. Итак, Давид, мало сведущий в торговых делах, дал маху перед Куэнте-большим, и в ответ на свои довольно неловкие извинения, с которых он, едва переводя дыхание, путаясь в словах, начал изложение своей просьбы, услышал:

— Нас это не касается, вексель мы получили от Метивье, Метивье нам и заплатит. Обращайтесь к Метивье.

— Ну, — сказала Ева, услышав такой ответ, — если все дело в Метивье, мы можем быть спокойны.

На другой день Виктор-Анж-Эрменежильд Дублон, судебный пристав господина Куэнте, опротестовал вексель в два часа пополудни, именно в то время, когда площадь Мюрье полна народу; и, несмотря на любезность, какую он выказал, беседуя в дверях дома с Марион и Кольбом, к вечеру все ангулемское купечество уже знало о протесте векселя. Но разве лицемерное обхождение мэтра Дублона, которому Куэнте-большой наказал вести себя с отменной учтивостью, могло спасти Еву и Давида от бесчестия в торговом мире, связанного с отказом в платеже? Судите о том сами! Тут и длинноты покажутся краткими. Девяносто читателей из ста будут увлечены подробностями, следующими ниже, как самой увлекательной новинкой. Тем самым лишний раз будет доказана истина: ничего так плохо мы не знаем, как то, что должны знать: закон!

Бесспорно, толковое описание механизма одного из колесиков банковского дела представит собою для огромного большинства французов такой же интерес, как глава из путешествия в неведомую страну. Как только купец пересылает свои векселя из города, в котором он живет, лицу, живущему в другом городе, что якобы сделал Давид, желая выручить Люсьена, он обращает операцию, столь несложную, как расчет векселями по торговым сделкам между местными купцами, в нечто похожее на переводной вексель, короче сказать, на вексель, выданный в одном месте, с платежом в другом. Стало быть, приняв от Люсьена три векселя, Метивье, чтобы получить по ним деньги, должен был переслать их своим доверителям, братьям Куэнте. Отсюда первый урон для Люсьена, так называемая комиссия за перевод, что выражается в определенной надбавке на учетный процент с каждого векселя. Таким путем векселя Сешара перешли в разряд банковских дел. Вы не можете представить себе, до какой степени звание банкира в соединении со священным титулом заимодавца изменяет положение должника. Так, например, по банковским правилам (вдумайтесь хорошенько в это выражение!) банкиры обязаны, в случае если вексель, присланный из Парижа в Ангулем, остается неоплаченным, прибегнуть к тому, что закон именует обратным счетом. Шутки в сторону! Романистам никогда не выдумать сказки более неправдоподобной, чем этот счет: поистине презабавные шутки в духе Маскариля[209] допускают некоторые статьи торгового кодекса, и разоблачение их покажет вам, сколько жестокости кроется в страшном слове: законность!

Мэтр Дублон, зарегистрировав опротестованный вексель, тотчас же сам понес его к господам Куэнте. Судебный пристав вел свои счеты с этими матерыми ангулемскими хищниками и работал для них на веру, предъявляя денежные претензии раз в полугодие, но Куэнте-большой и тут ухитрялся растягивать платеж на год, откладывая его из месяца в месяц, и притом всякий раз спрашивал полуматерого хищника: «Дублон, нужны вам деньги?..» И это еще не все! Дублон делал скидку этому влиятельному торговому дому, который таким образом выигрывал кое-что на каждом деле, сущую безделицу, пустяк, какие-нибудь полтора франка на каждом протесте! Куэнте-большой покойно расположился за конторкой, взял четвертушку гербовой бумаги в тридцать пять сантимов и, болтая с Дублоном, вытягивал у него сведения об истинном положении дел ангулемского купечества.