Утраченное звено - [24]

Неужели он считает, что я не понял его тогда же? Но согласиться с ним при всех — это признать поражение. Не рано ли?

— Давайте смету.

Он передвинул ее с дальнего конца стола в поле моего зрения.

— Закажем только электронное оборудование для шестого отдела, — произнес я приговор.

Он понял:

— Значит, и сокращение штатов?

— Подготовьте на всякий случай проект приказа и покажите мне. Завтра после обеда проведем совещание, — тогда все выяснится.

Стараясь идти почти неслышно, почти «на цыпочках», он удалился из кабинета.

Подождав несколько минут, я вслед за ним пошел в лабораторию.

— Аскольд Семенович, можно вас на минуточку, — окликнула меня заведующая первым отделом Маргарита Романовна и вперевалочку, по-утиному направилась ко мне.

Я поспешил к ней, зная, что «минуточка» будет стоить мне доброго получаса. Но если не выслушать Маргариту Романовну здесь, она придет ко мне в кабинет, и тогда я не отделаюсь и часом.

— Внимательно слушаю вас, Маргарита Романовна.

— Опять Зима выкручивается.

Слово «выкручивается» одно из самых любимых и обличительных у Маргариты Романовны. Сама она никогда не «выкручивается», и, может быть, поэтому на ее лице — пятидесятилетней женщины, истерзанной заботами о коллективе, — совсем нет морщин.

— Что же он сделал?

— Пробовал нетипичные связи на «аз-два» и «аз-три». Представляете? Короткое замыкание. Сгорели магнитные диски. Сколько вы будете ему покровительствовать?

Вопрос ответа не требовал, и она продолжала без передышки:

— Я говорила вам, что он регулярно опаздывает на работу. Это раз!

Она загнула один палец и торжествующе посмотрела мне в глаза. Я сразу же вспомнил, что она никогда не опаздывает на работу.

— В служебное время он отвлекает других бесполезными дискуссиями. Это два.

Маргарита Романовна не участвовала ни в каких дискуссиях, считая все их бесполезными.

— Он не уважает товарищей, грубит. Три.

Она загнула третий палец, на ее холеных щеках зарделся морковный румянец. Она была у нас первейшей общественницей, умела чутко относиться к товарищам, вникать в их жизнь. На собраниях ее называли иногда «совестью коллектива».

— Дяде Васе — и тому он умудрился нагрубить…

Она призывно махнула рукой, и тотчас к нам направился дядя Вася, который до этого сосредоточенно занимался монтажом панелей и, казалось, даже не смотрел в нашу сторону.

— Василий Матвеевич, расскажите профессору о последнем инциденте с Зимой.

— Да чего тут особенно рассказывать, — смутился дядя Вася. — Вестимо, он нас за людей не считает. Сколько раз ему говорено, чтоб работал как люди. Да он ведь без фокусов не может. Вот «аз-три» после него ремонтирую. А что обозвал он меня, то это не в диковинку. Работу бы выполнял. А то целый день по лаборатории слоняется, всех от дела отвлекает, понарошку спор заводит. Для новеньких — дурной пример, ох, дурной…

Он укоризненно глянул куда-то вдаль, повернулся и поспешил на свое рабочее место. Василий Матвеевич был одним из старейших наших лаборантов-механиков. Его руки подобно точнейшим механизмам так производили монтаж приборов, что проверка требовалась лишь для формы. Раньше в отделе было три таких лаборанта. Остался дотягивать до пенсии один. Двое других перешли в КБ. Вместо них нам прислали роботов марки «К-7».

— Когда же вы прислушаетесь к голосу коллектива, Аскольд Семенович? — мягко спросила Маргарита Романовна, и на ее лице появилось участливое выражение. Я знал, что сейчас она скажет: «Не о себе — о товарищах забочусь». Она сказала:

— Я ведь не о себе беспокоюсь — о людях, товарищах наших, о деле нашем общем…

— Хорошо, хорошо, Маргарита Романовна, — быстро проговорил я. — Подумаю. Сегодня же.

— Ох, сколько их было, этих «сегодня», — вслед мне с сомнением произнесла Маргарита Романовна.

Я шел между монтажными столами. Три года тому назад наша лаборатория кончалась вот здесь. Но с той поры, когда мы начали заниматься «азами» — анализаторами запахов, — ее площадь увеличилась в шестнадцать, а число сотрудников — в двенадцать раз, не считая четырех роботов. Наши приборы, моделирующие органы обоняния пчелы, завоевали популярность на международных выставках. Они с потрясающей точностью регистрировали колебания разнообразных веществ и производили их анализ. Наш метод запахолокации уже применялся повсеместно. Кое-где он даже вытеснял радиолокацию.

И тут какой-то насмешливый черт заставил меня ухватиться за сумасшедшую идею усовершенствования «азов». Кто из моих аспирантов высказал ее впервые, я забыл, ведь идея давно уже стала моей. Я хотел на первых порах усовершенствовать «азы» до такой степени универсальности, чтобы они регистрировали любые колебания молекул и различали ультразапах. Мне удалось добиться того, что моим коллегам казалось несбыточным сном, — увеличения ассигнований в пятнадцать раз. Мы истратили на усовершенствование аппаратов почти двадцать миллионов рублей, но пробились не к ультразапаху, а в тупик.

Сейчас я с тоской смотрел на монтажные столы, на густую паутину разноцветных проводов и нагромождение деталей, на своих исполнительных сотрудников, которых обрек на невыполнимую работу.

— Как дела? — задал я «дежурный» вопрос Афиногенову.