Утраченное звено - [21]

А где-то будут метаться и напрасно звонить в вычислительные центры инженеры. Им придется сегодня туго без тонких расчетов.

В другом месте не смогут провести опытов ученые, потому что для них не составят уравнений.

Но иного выхода нет. От этого зависит спасение конкретного человека — летчика из Праги, и — кто знает — может быть, многих тысяч других людей, чьи сердца или легкие не могут больше работать.

…Профессор Григоренко глотает сразу две таблетки пиронала. Болит голова от переутомления. Сегодня нужно приготовить аппараты и приборы. Как только будет получен пакет с «рецептом жизни» из Вычислительного, Институт синтеза клетки приступит к созданию нуклеиновых кислот. Их поместят в рибосомную массу вместе с ферментами и произведут сборку белков. Затем попробуют синтезировать клетки, участки ткани. Потом проверят совместно с Институтом генной инженерии, обладает ли ткань той же специфичностью, что и ткань больного. Достаточно не учесть одного звена в этой длинной цепи, и вся работа пойдет насмарку. Но как учесть все?

Он хлопает дверью кабинета и устремляется по коридору. Какая-то лаборантка пытается его остановить, быстро идет рядом:

— Разрешите мне после одиннадцати уйти. Хотя бы на два часа…

Профессор с удивлением смотрит на нее: что болтает Люся?

«Ах, да, я ведь обещал. Из Арктики приезжает ее жених. Пробудет в Киеве всего несколько часов. За два года они виделись в общей сложности два месяца. А для девушек в ее возрасте любовь всегда самое главное. Объяснения не помогут».

— Сегодня нельзя, — резко говорит профессор, тут же забыв, что «завтра» для нее не существует.

Он идет дальше. Парень, прилетающий из Арктики, — его сын. Простит ли он отцу еще и это? Походка профессора слегка замедляется, плечи опускаются, словно на них ложится невидимый груз…

5

Профессор Григоренко влетает в лабораторию. Полы халата развеваются и вихрятся за ним, как пенный след от глиссера.

— Поздравляю! — угрожающе крикнул он от порога. — Легкие и почка не дают реакции на белок Дельта Семь. Вот что сотворили ваши микроэлементы!

Человек в кресле не шевелится. Усталое лицо едва уловимо меняет выражение, кожа на лбу собирается в морщины, нависает складкой да переносице. Вспоминается его институтское прозвище — «носорог». Он спрашивает:

— Установили причину?

Профессор Григоренко вдыхает побольше воздуха, его губы дрожат от сдержанной ярости.

— Я поступил как болван, когда послушался вас. Но это в последний раз, слышите? Вам нет дела до людей. Вам наплевать, что там сейчас умирает человек! Все на свете для вас только опыт!

Человек в кресле не слушает профессора. Глубокая поперечная складка на переносице и спокойные большие глаза создают впечатление, что он смотрит куда-то сквозь невидимые очки, разрешающие видеть то, что ускользает от простого взгляда.

— Я приказал начать все снова. Но ваш неудачный опыт может стоить жизни человеку, — продолжает Григоренко. Постепенно его ярость утихает.

— Почему нет реакции на белок? — по-прежнему не слушая, произносит другой. — В чем причина?

— Это вы установите потом, Евгений Ильич, а сейчас необходимо создать органы и пересадить их конкретному человеку, — нетерпеливо говорит Григоренко и думает: «Черт бы побрал эту философствующую мумию, этого упрямого «носорога», который во что бы то ни стало должен закончить всю цепь опытов».

«Мумия» не реагирует. Сизый дым сигареты плывет от нее, как будто она сжигает свои архивы. Впрочем, никогда нельзя знать наперед, как поступит этот непонятный человек.

Наконец Евгений Ильич поворачивает лицо к собеседнику:

— Код составлен правильно. Синтезом займитесь вы и Константиновский, а я выясню, что произошло.

— Нечего выяснять. Опыт неудачный. Сейчас не время анализировать, — твердит профессор Григоренко.

— Неудачный опыт Александра Флеминга оказался самым удачным в его жизни. Он открыл пенициллин, — произносит Евгений Ильич.

— Это я знаю без вас! — снова распаляясь, кричит Григоренко, круто поворачивается и уходит из лаборатории. Уже с порога бросает:

— Вы хотя бы представляете меру ответственности?

Он спешит по коридору, думает: «Он тоже прав. И я прав. Но знаю одно: уступаю ему в последний раз». Впрочем, в этом он не уверен…

Евгений Ильич остается сидеть в кресле. Берет новую сигарету. Спичка обжигает ему пальцы. Он перебирает в памяти весь ход процесса, думает о механизмах природы, в которых каждый винтик кажется поставленным на свое место. Некоторые считают, что лучших винтиков и лучших мест для них не найти. Так ли это? От того, как отвечает на вопрос ученый, зависит его путь в науке. У Евгения Ильича есть свой ответ…

Чтобы нейтрализовать токсины в организме больного летчика, он предложил перенасытить определенные участки тканей микроэлементами. И вот органы не дают типичной реакции. Причина кажется ясной. Но…

Он вспоминает формулы, медлит с выводами. Когда-то очень давно, в своей студенческой работе, он писал: «Природа шифрует рецепт жизни двумя кодами — химическим и физическим. Жизнь — это не просто соединение определенных веществ в организмы, а главным образом — специфическое, более того, ненормальное — если сравнивать с остальной природой — течение процессов. И если соединение веществ мы читаем на химическом языке, то течение процессов следует прочесть на языке импульсов, ритмов — микропорций энергии, которая усваивается и расходуется в системе на ее нужды. Ошибка в химическом языке всегда ли будет означать ошибку в языке физическом?»