Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [96]

Среди архивных бумаг я обнаружила подробные указания, как организовать защиту, собственноручно написанные Геблем своему юристу. Он изучил каждый абзац на всех тридцати трех страницах и раздраженно отметил, что никак не мог «быть 12 лет стопроцентным нацистом, а потом ни с того ни с сего сделаться врагом народа». Он жаловался:

…Я не раз просил отправить меня на фронт, и, если бы эту просьбу удовлетворили, ничего не произошло бы. Я видел, как все без исключения покупали что-нибудь для себя, а так как поставок было достаточно, я мог совершать покупки для ведения бизнеса и предлагать своим посетителям (солдатам и отпускникам – раненым) большой ассортимент качественных товаров.

Гебль утверждал, что не получил никакой прибыли; как раз наоборот – было бы гораздо выгоднее и прибыльнее торговать дешевым эрзацем. Это показалось мне весьма слабым аргументом, притом что Гебль свои действия объяснял постоянными жалобами посетителей на плохое качество еды и напитков, продававшихся в кафе.

Жена Гебля не избежала такой же участи. Обвинений у нее было меньше, но все равно по законодательству военного времени они были достаточно серьезными. Например, ей вменяли приобретение 1504 яиц на отцовской ферме, самовольную доставку их в Инсбрук, а также получение 230 пар шелковых чулок, из которых 96 она продала, а остальные оставила себе.

Прокурор отметил, что Берта управляла кафе, пока Гебль находился в отъезде, и что она всегда боялась призыва в армию тех, кто у нее работал, особенно главного кондитера Йозефа Мосны. Ее обвиняли в том, что через армейского чиновника она вышла на некоего доктора, который обнаружил у Мосны едва заметный тик, и этого оказалось достаточно для освобождения от службы. В благодарность чиновник получил от Геблей коробку шоколадных конфет.

Защита Гебля строилась на том аргументе, что товары класса люкс он предлагал исключительно посетителям своего кафе. Утверждалось, что он никогда не искал личной выгоды, хотя сам он признавал, что некоторые факты, особенно бутылки виски, «говорят о другом». В конце автобиографии, написанной в октябре 1942 года, Гебль очень просил для искупления вины отправить его на фронт, чтобы избежать расстрела, который был бы для него неминуем:

Теперь, когда мне разъяснили всю серьезность совершенного, у меня осталось лишь одно желание: попасть на фронт и доказать, что и раньше, когда я обращался с этой просьбой, и уж тем более теперь, когда само существование рейха находится под угрозой [sein oder Nichtsein des Reichs], я готов отдать жизнь за фюрера и его движение.

В этих строках как будто слышится раскаяние, что он, Гебль, рискнул хотя бы на миг усомниться в окончательной победе нацистского рейха.

Среди судебных материалов я нашла замечательную переписку Геблей со своими адвокатами по уголовным делам. В Великобритании такая переписка считается профессиональной тайной и в силу этого называется частной; она никогда не появится в папке с судебными материалами. Зато эта находка помогла мне разглядеть изнанку дела.

18 декабря 1942 года доктор Маркл, юрист Берты, написал Геблю в тюрьму, что очень озабочен одним из его писем, и заметил, что Гебль неправильно понял ситуацию. По-моему, Гебль перестал доверять своему юристу, доктору Манну, и хотел, чтобы его старый друг Маркл стал представителем не только его самого, но и жены. Маркл возразил, что это почти наверняка создаст конфликт интересов. Он отсоветовал Геблю менять юристов, чтобы не создавать впечатления, будто доктор Манн не уверен, что выиграет дело: ведь такие психологические соображения никак нельзя сбрасывать со счетов. Маркл убедил Гебля, что он находится в надежных руках, и пообещал, что вместе с Манном будет работать «за сценой».

По просьбе Гебля доктор Маркл согласился выйти на гауляйтера Гофера и попросить его вмешаться в дело, хотя Маркл и сомневался, что Гофер будет к этому готов. В конце концов Маркл все же убедил Гебля, что перенос слушания на время после Рождества 1942 года – это хорошо: дело сложное, бумаг много, защитникам нужно время, чтобы подготовиться как следует и все успеть.

Доктор Манн тем временем уговаривал Гебля продать кафе, чтобы обеспечить будущее своих жены и детей. Он настаивал, что это улучшит его репутацию в глазах Гофера, который, по словам Манна, очень желал этой продажи. Маркл соглашался с Манном и указывал, что друзей у Гебля немного. После разговора с Гофером он стал склоняться к тому, что гауляйтер готов помочь Геблю, но, как руководитель, должен учитывать сложные обстоятельства, в которых Гебль оказался. Маркл также указал, что Геблю нужно оставаться на хорошем счету у Гофера, если у него есть планы приобрести какую-нибудь собственность. Он сделал вывод, что у Гебля есть лишь один настоящий друг, гауляйтер, и что Геблю нужно узнать правду, пусть даже горькую.

Юристы совещались «за сценой». Манн сказал Марклу, что Гебль так и не поверил, что впал в немилость и потерял всякое политическое влияние, и, более того, что Гебль привлекал нежелательное внимание к собственной персоне, постоянно требуя разных привилегий, даже сидя в тюрьме. Гебля заботил исключительно собственный комфорт, что было не очень достойно для эсэсовца, особенно попавшего в такой переплет. Гебль даже все время приставал к Марклу с просьбами носить в тюрьму и из тюрьмы сигареты и письма, но тот упорно отказывался. Сам Манн потом говорил, что это и настроило клиента против него.