Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [95]

Так как Гебль все время был в разъездах, в кафе заправляла его жена, Берта. Почти половину его работников призвали на военную службу, а у Геблей был маленький ребенок, требовавший заботы, поэтому сама Берта страшно уставала. Сославшись на свое сложное положение, Гебль обратился к властям гау с просьбой закрыть половину кафе, но, по его словам, получил отказ. Думаю, причина была та, что кафе считалось в Инсбруке местом, весьма важным для подъема морального духа.

В автобиографии Гебль утверждал, что был вынужден нанимать в кафе «иностранных работников», правда считая это крайне нежелательным. Он описывал, как посетители постоянно спрашивали у него что-нибудь такое, чего он уже не мог достать в Инсбруке. Они якобы говорили Геблю, что все то же самое можно найти и в других местах, и в то же время начали жаловаться на качество того, что продавалось в кафе. Гебль рисовал себя человеком, обязанным выполнять требования таких клиентов. Как он выразился, «это создало мне репутацию нациста и породило сомнения в способности к ведению дел».

Если верить Геблю, многие из тех, кто работал в одной с ним сфере, считали чудом, что он вел свой бизнес на таком высоком уровне, успевая при этом исполнять обязанности офицера SS; а чудо, по его словам, стало возможным только потому, что все силы и время он посвящал кафе, совершенно забросив семью.

В феврале 1942 года Гебля попросили переехать в Берлин, где находилось другое подразделение военно-транспортного управления. Он утверждал, что тогда снова безуспешно попросился на фронт. Вместо этого Гебль продолжил поддаваться искушениям в разных уголках рейха. 19 сентября 1942 года его арестовали. В тот же день его жена произвела на свет их второго, недоношенного сына.

Геблю предъявили целый список тяжелых обвинений. Там фигурировали и растрата, и уклонение от службы в армии, и подделка документов, и неуплата налогов, и махинации с валютой, и нарушение таможенных правил. Самым серьезным в условиях военного времени была покупка 14 750 бутылок шотландского виски и 200 бутылок сотерна в Голландии, которые он перевез сначала в Кельн, а потом в Инсбрук. Кроме того, его обвиняли в закупках консервированных персиков, слив, анчоусов, ветчины, маринованного лука и миндаля, которые он сам возил на армейском грузовике в Люблин, а оттуда поездом отправлял в Инсбрук.

В очередной раз оказавшись в Голландии, он приобрел мыло, шелковые чулки, сигареты, ром, коньяк, печеночный паштет, яичный ликер, шоколад, консервированные ананасы и ветчину, пылесос, 36 граммофонных пластинок, пианино, консервированное молоко, а также 96 банок заливных угрей по цене от одного до двух с половиной гульденов за банку.

Вот на этот последний пункт я и обратила внимание. Ни в каком тирольском меню заливных угрей я никогда не видела. Их готовят, погружая в бульон с добавлением различных трав, и едят холодными, когда, остыв, бульон превращается в желе. Питательные, дешевые и мясистые угри гораздо привычнее для Лондона, и на Ист-Энде это традиционная пища бедняков, хотя варианты этого блюда известны в Голландии, Франции, Германии и Италии.

Наверное, Гебль подумал, что ему пора переключиться на что-то новое просто потому, что эти консервы везде продавались и он мог везти их как голландский деликатес; а может быть, это показывало, что теперь его инсбрукское кафе посещали представители разных национальностей. Гебль упоминал об офицерах, рабочих-оружейниках, выздоравливающих солдатах и отпускниках.

Гебля обвиняли еще и в ведении двойного бухгалтерского учета. Он вписывал путевые издержки там, где их вовсе не было, «рисовал» высокие цены на купленные им товары. Он выписывал кипы фальшивых счетов, якобы подтверждавших эти взвинченные цены, чтобы ввести в заблуждение своего бухгалтера, – вот только аферист из Гебля оказался никудышный. Служащие стали замечать, что часто счета, выставленные Геблю, были написаны его рукой, даже если поставки шли от якобы третьего лица.

На двадцать седьмой странице в дело вмешался прокурор. С учетом всей низости проступков Гебля он назвал его «врагом народа» (Volksschädling). Гебль – это человек, от которого следует ожидать persönliche Sauberkeit (то есть «личной чистоты», «порядочности»), потому что, имея награды, он стоит в первых рядах нацистского движения. Он злоупотребил доверием фюрера. Суд может запретить Геблю работать и вынести постановление о закрытии кафе; а самое страшное – он теперь подлежит «искоренению из народа». Это последнее требование прокурора весьма недвусмысленно намекало на смертный приговор.

Читая список, я была заинтригована упоминанием о «личной чистоте», и разыскала законодательный акт, по которому Геблю предъявляли обвинения. В разделе 4 «Положения о “врагах народа”» (Volksschädlingsverordnung) от 5 сентября 1939 года указывалось, что «любое лицо, использующее исключительные условия военного времени для совершения преступления, заслуживает смертной казни, если здоровое национальное чувство требует ее в связи с особенно предосудительным составом преступления».

Как и почти все акты нацистских времен, «Положение» было тщательно продумано и направлено на защиту немецкой военной экономики от черного рынка. Весь режим, конечно, был мрачным и морально ущербным, но для него было насущно необходимо создать образ кристальной чистоты и закрепить его в сознании всей страны.